Три вора

И если вам приходится выбирать между вором и вором, то ваше утонченное эстетическое чувство и сама аристократичность вашего темперамента, толкающие вас к более возвышенной человечности, должны подсказать вам без колебания, кто из двух более человечен, более «элегантен», если хотите, – словом, более достоин располагать той скромной суммой, которая находится в ваших руках и которую вы сами, надеюсь, пожелаете вручить мне…

Норис вскочила как под ударом кнута, ошеломленная, растерянная.

Неумолимая, сатанинская логика Каскарилльи с высоты надменной насмешливости, с какой она следила за его опутывающей диалектикой, бросила ее неожиданно на край зияющей пропасти.

– Я?… – пролепетала она машинально. – Вы хотите, чтобы я…

Каскариллья спокойно улыбался.

– Неужели вы стали бы колебаться? – спросил он с холодной вежливостью.

Норис вспыхнула.

– Слушайте, – заговорила она гневно, резким тоном, с дрожащими руками. – В порыве эксцентричности… или учтивости… может быть, по слабости… может быть, также из страха… я терпела до сих пор ваше присутствие… ваши слова… ваши оскорбления… Теперь довольно, понимаете, довольно!…

Каскариллья сделал рукой движение, словно успокаивая ее.

– Вы видите отлично, – заговорил он сухо, – что я имел основание несколько минут назад высказать предположение, что женщины принадлежат к животным низшего порядка…

Послушав вас сначала, затем увидев вас, я думал, что вы дадите наглядное опровержение моему убеждению.

Я обращался к вашему уму, пытался затронуть струны вашего сердца, измерить вашу душевную впечатлительность… Я надеялся… Я ошибся… С женщинами возможен лишь один путь общения… Но я не сатир… не кавалерийский поручик… Я только вор, как вы изволили выразиться, синьора… Но могу вас уверить, что ваше упорство напрасно: с вами или без вас, а я возьму сумму…

Норис хотела закричать. Но у нее не хватило мужества.

– Уходите!… говорю вам… уходите, – твердила она вне себя. – Смотрите! Берегитесь! Я позову мужа…

– И чего вы так волнуетесь? – спросил невозмутимо Каскариллья. – Вы не хотите выдать мне деньги? Но мне этого и не нужно: я возьму их сам… Будьте лишь любезны, во избежание возможных осложнений, лишнего шума, наконец, для избавления меня от долгих поисков и возни, будьте любезны указать мне точно, где находится касса…

– Но вы сходите с ума… Вы с ума сходите… Боже! Умоляю вас… Уходите отсюда… Вы сумасшедший… право сумасшедший… Ах! Боже мой! Что ж мне делать? Что сказать вам, чтобы вы ушли?…

В глазах Каскарилльи сверкнул властный огонек.

– Синьора, не будем терять времени… Уже поздно… а нелепое положение не в моем вкусе… Будьте добры сказать мне, где касса?

– Нет!… Никогда!…

Каскариллья с ленивой беззаботностью развалился в кресле.

– Что ж! Будь по-вашему! – решил он. – Подождем…

В этот момент в передней послышались грузные шаги, и у дверей в комнаты Норис жирный, тягучий голос коммерции советника Орнано окликнул:

– Норис!… А, Норис!…

Синьора Орнано побелела как полотно.

– Боже! Мой муж! – сдавленным голосом воскликнула она, судорожно ломая руки. – Это мой муж…

Каскариллья сохранял свою невозмутимость.

– Не беспокойтесь… Дверь заперта…

– Но он захочет войти… – взволнованно шептала Норис, теряя голову. – Он захочет войти… Если я не отопру, у него явятся подозрения… А если он найдет здесь вас… Боже!… Что делать? Как быть?

Голос советника после выжидательной паузы послышался снова:

– Спишь, Норис?… Норис!… Стук в дверь костями пальцев, сначала осторожный, раздался громче и настойчивее.

– Отвори, Норис, – продолжал муж, – это я! Норис, совершенно разбитая и обессиленная, упала

на кресло.

– Вот полюбуйтесь на этих женщин! – проворчал Каскариллья. – Вы только что грозили мне вмешательством вашего мужа. И вот добрый человек, словно угадав ваше желание, внезапно является сам, а вы с ума сходите от запоздалого страха перед скандалом, который сами же хотели вызвать… Попробуйте, отоприте ему… Что за важность… Увидит меня… Потребует объяснений… Вы скажете, что я вор… А я представлю ваше письмо… без конверта с адресом, конечно… Зачем ему адрес? Не все ли равно вашему мужу… кто любовник его жены, – я или другой кто…

Молния гнева мелькнула в глазах Норис, и с лицом, искаженным презрением, она прошипела:

– Не-го-дяй!

Судорога передернула Каскариллью. Щеки его побледнели. Но он моментально овладел собой.

– Может быть! – отрезал он. – Вопрос оценки… Во всяком случае, это вы вынуждаете меня прибегнуть к оружию, к которому я лично, кстати сказать, не питаю никакой симпатии… Удовлетворите мою просьбу, и я спасу вас…

– Но как? Как? – молила Норис, протягивая в отчаянии руки.

Каскариллья наклонился к ней и настойчиво, словно делал внушение, прошептал:

– Скажите мне, где касса? Скажите! В кабинете? Да?

Удары все более энергичные и нетерпеливые сыпались в дверь.

– Норис, отопри! Неужели не слышишь? Это я… Синьора поняла, что нужно подать признак жизни.

– А? Кто там?… Что такое?… Это ты? – бормотала она полусонным голосом, точно человек внезапно разбуженный. – Он слышал! Он, наверное, слышал наши голоса! Боже мой! Я пропала! Что делать?