Три вора

Высокий молодой человек, элегантной внешности, одетый в безукоризненный серый редингот, стоял посреди претория[1], окруженный судьями и адвокатами, с недоумением смотревшими на него.

– Эге! – воскликнул Тапиока, остановившись вместе с карабинерами, которые загляделись на незнакомца. – Да то же Каскариллья!…

Это был действительно Каскариллья, с высоко поднятой головою, с его худым бесстрастным лицом и ясным, стальным, повелительным взглядом. Он стоял с непокрытой головой, и в руках его был чемоданчик желтой кожи.

– Заявление как нельзя более простое! – повторил он высоким голосом среди напряженного молчания.

– Что вам угодно? – спросил один из судей.

– Виновник кражи трех миллионов – я!

Фраза, произнесенная со спокойствием и уверенностью великого артиста, произвела потрясающий эффект. Все остолбенели.

– Как? Что вы такое говорите? – пробормотал прокурор, который счел незнакомца за сумасшедшего.

Каскариллья поставил чемоданчик на председательский стол.

– Миллионы, хранившиеся в несгораемом шкафу коммерции советника Орнано, украл я, я один, и я явился представить тому доказательства.

При этих словах коммерции советник Орнано, стоявший тут же в претории, окруженный всякого рода высокими особами, почувствовал себя от волнения близким к апоплексии. С багровым, налившимся кровью лицом, точно притягиваемый магнитом, он придвинулся на несколько шагов к Каскариллье, безотчетно опасаясь, как бы тот не исчез так же быстро, как появился.

Каскариллья взглянул на него, и в его ироничных глазах сверкнул загадочный огонек.

Норис Орнано с бледным как смерть лицом, полузакрытым полями ее эффектной шляпы, последовала за мужем, стараясь овладеть своими, охваченными беспокойством, нервами.

В толпе поднялось перешептывание, сначала тихое, затем усилившееся от ожидания и нетерпения и грозившее перейти в бурю.

– Повторяю, миллионы взял я… – раздался снова голос Каскарилльи. – И вот они…

Он открыл чемоданчик, вынул оттуда пачки и мешки и разложил их на председательском столе. Мешки при опускании издали металлический звон.

Одновременно головы всех находившихся в зале вытянулись и нагнулись к деньгам, словно колосья в поле под внезапно налетевшим порывом ветра.

– Прошу коммерции советника Орнано, – добавил Каскариллья, – проверить, те ли это пачки и мешки, которые находились в его несгораемом шкафу и сохранили до сих пор свою подлинную упаковку.

Коммерции советник Орнано в присутствии этой огромной толпы, в животном дыхании которой он чувствовал алчность, еще более страстную, еще более наглую, чем его собственная, не осмелился приблизиться к деньгам. Но он прекрасно видел и убедился, что это его деньги.

Председатель, совершенно оторопелый, тупым бессмысленным взглядом смотрел то на холодно улыбающегося Каскариллью, то на Орнано, который выглядел таким растерянным и сконфуженным, словно его раздели.

– Так как же, синьор Орнано? – промямлил он, наконец. – Ваши это деньги или нет?

– Да, да, господин председатель, – хриплым, сдавленным голосом поспешил отозваться советник. – Я узнаю… узнаю прекрасно… мои деньги…

– Вы убедились, господин председатель, – насмешливо раскланялся Каскариллья. – Позвольте же мне воздать дань преклонения перед величием правосудия, вновь увенчавшего себя сегодня осуждением невинного.

Такая пощечина вернула председателю его самообладание.

– Карабинеры! – крикнул он, протягивая руку. – Арестовать…

– Одну минутку, господин председатель, – прервал Каскариллья. – Разрешите также и мне выполнить в свою очередь акт справедливости, позвольте мне сначала вернуть эту сумму ее законному собственнику. Коммерции советник приблизился, инстинктивно протягивая руки. Каскариллья остановил его.

– Господин советник! – заявил он резко. – Я сказал, что желаю возвратить эти деньги их законному собственнику. Но этот законный собственник – не вы!…

Зал казался пустым: так глубоко было молчание, среди которого прозвучали металлически отчеканенные слова Каскарилльи.

– Нет, не вы! – повторил он… – Вы… по отношению к деньгам… к этим деньгам, не более как простой вор, пошлый, презренный воришка, неизмеримо пошлее Тапиоки. Только вы для взламывания замков употребляете отмычки более усовершенствованные, более злоумышленные, более преступные, которые называются «аферами» и «спекуляциями»… Хотите знать, кто собственник этих денег? Вот… глядите…

Каскариллья схватил один из мешков, быстрым резким ударом надорвал его вдоль и, взмахнув вскрытым таким образом мешком, словно пращой, швырнул его содержимое в глубину зала.

В косых лучах солнца, врывавшихся в зал через высокие окна, стрелой пронеслись желтые блестки, точно промчался рой золотых жучков.

Раздался сначала дробный треск об двери и стены, затем певучий звон отскакиваемой монеты, словно обрушился целый град разбитых стекол.

На мгновение все замерло в испуге, затем так же внезапно последовал оглушительный взрыв.

Казалось, что пол заколебался под давлением огромной, неведомой силы.