Три вора

Сардинки оказывались изготовленными на деревянном масле; сливочное масло облекало лишь тонким слоем баранье сало или маргарин; колбасы, эффектно обернутые листовым оловом, были начинены какой-то неудобоваримой мерзостью, томатные консервы фабриковались из соляной кислоты, керосин разбавлялся водою, дорогие ликеры представляли отвратительные снадобья из спирта, эссенции и жженого сахара; а уж вино – из чего только не стряпала их человеческая изобретательность: краска, винный камень, салициловая кислота…

Тапиока крал, крал, выбиваясь из сил, без отдыха, без передышки, ночью и днем, крал в мелких лавчонках, снабжавших предместье, и в больших магазинах крупных фирм, но весь его товар или отвергался, или принимался после бесконечных споров и по пониженной расценке… Все было подмешано, фальсифицировано, испорчено, отравлено, несбываемо…

Тапиока доходил до того, что дрожал не от страха быть накрытым на месте кражи, а от подозрения и боязни быть еще раз обокраденным.

«И толкуют еще, будто вор – это я…»

Приступ, более мучительный, чем предыдущие, прервал нить его горьких размышлений.

Тапиока поднялся.

– Однако нужно что-нибудь предпринимать, – произнес он решительно и сделал несколько шагов по направлению к слуховому окну, единственные, которые откос крыш позволял ему сделать, не сгибаясь и не стукаясь о стропила.

Снаружи донеслось жалобное мяуканье.

– Ты, Фантазма? – окликнул Тапиока, становясь на четвереньки и высовывая голову из слухового окна, откуда открывался глазам восхитительный горный пейзаж крыш, куполов, шпилей и кратеров труб.

Красивая серая кошка стояла на углу крыши в нескольких метрах от окна.

При звуке голоса Тапиоки кошка устремила на него два великолепных зеленых зрачка, светящихся жадностью, и снова мяукнула, вытягивая шею и хвост.

Тапиока сделал ей знак унылой безнадежности.

– Бедная Фантазма, – пробормотал он, – нечем тебя угостить сегодня…

Кошка поняла и молчаливо удалилась вдоль желоба. Вдали она остановилась и еще раз взглянула на Тапиоку.

– Завтра приходи, – крикнул тот, – найдется кое-что и для тебя…

Кошка закрыла глаза, жмурясь от яркого восходящего солнца, которое тысячами острых лучей проникало между серыми закопчеными контурами коньков, крыш, труб и шпилей, чтобы залить светом ломаную поверхность толя, черепицы и железа.

Тапиока рассеянным взором обвел эту картину.

Вдруг с крыши низкого соседнего дома сноп света резанул его взгляд. Тапиока прикрыл глаза рукой, чтобы разглядеть источник света.

– Вишь ты, – вырвалось у него, – стеклянная крыша…

Лучи солнца, преломляясь и отражаясь в толстом стекле, давали ослепительные блики.

– Должно быть, мастерская фотографа, – сделал заключение Тапиока.

Но, взглянув пристальнее, он заметил, что крыша, устроенная в форме купола, не имела ни карнизиков, ни полочек, необходимых для работы фотографа.

Тогда, исследуя внимательно нагроможденную перед ним массу домов и зная в совершенстве топографию окружающего его жилье квартала, Тапиока установил почти достоверно, что крыша принадлежала роскошному особняку, выходящему на соседнюю улицу Мира.

– А там, – беседовал сам с собой Тапиока, – не сдают квартир фотографам.

Кто же бы мог жить в помещении, освещаемом этим стеклянным куполом, сооруженным в таком барском стиле?

Тапиока принялся вычислять путь, отделяющий его чердак от стеклянной крыши.

В общем переход представлялся довольно легким: стоило лишь выбраться из слухового окна и, пробравшись по крыше, пересечь крыши двух соседних домов, а затем спуститься по водосточной трубе, проходившей почти рядом с загадочным куполом.

Взобраться же на купол было нетрудно с помощью выступов переплета, в который были вставлены стекла.

Тапиока с здравой проницательностью рассудил, что, принимая во внимание время года, а именно август месяц, таинственное жилище должно стоять необитаемым, а хозяева находятся или на даче, или в путешествии.

– Черт возьми! – воскликнул он, увлеченный дерзкой легкостью зарождающегося в его голове плана, – а ведь под этим стеклом найдется, пожалуй, над чем поработать.

Он взглянул еще раз на пылающий купол и удалился со своего наблюдательного пункта. В лихорадочно возбужденном мозгу крутился целый вихрь самых диких, безумных, противоречивых проектов и предположений.

Тапиока в своей скромной карьере мелкого вора никогда еще не задумывал, а тем более не рисковал осуществить такое крупное предприятие.

Но если что смущало его сейчас, то вовсе не необходимость войти в чужое жилье не совсем нормальным путем с риском, в числе прочих опасностей, сломать себе голову. Наоборот. Волновала его таинственность результатов, к которым должно было привести его предприятие.

Голод, сверливший его желудок, вызвал у него нервную зевоту.

– Стой, – пробормотал Тапиока на глубине зевка, – надо будет прежде всего попытаться развязать язык у швейцара.

И через несколько минут Тапиока выходил на улицу, держа под рукой кусок стекла, найденный под крышей, рядом с его чердаком.

С этим стеклом и в своем костюме Тапиока мог смело сойти за подмастерье стекольщика.