Три возраста Окини-сан

В салон бодро вошел генерал Оой-сан, которому Коковцев и заметил по-японски, что Танаки в «Ници-Ници» пишет одно, а на деле получается совсем другое. Он сказал:

– Я не успел еще ступить на эту землю Забайкалья, как сразу же стал избит, ограблен и обесчещен.

Оой-сан с улыбкой вручил ему свою визитную карточку:

– Пусть она послужит для вас пропуском… куда угодно!

Коковцев разговаривал с генералом, не забывая о суффиксе вежливости – «сан». Но и сам понял, что задерживаться здесь никак нельзя. С визитной карточкой японского сатрапа в кармане английского френча он остался в незнакомом русском городе, где все вызывало в нем отвращение – заборы, дома, люди, деревья, похабщина. Ему хотелось тепла и покоя. Впереди него плелся по улице прохожий, который вдруг сделал круг, будто пьяный, но тут же выровнялся и пошел далее нормально, как и все люди…

– Геннадий Петрович, это я… постой! – крикнул Коковцев.

Атрыганьев спросил его как ни в чем не бывало:

– Слушай, Вовочка, а бывал ли ты в кегельбане Бернара на Пятой линии Васильевского острова?

Вот каким он стал: жилистый старик с длинною бородой, а виски отмечены розовыми впадинами – то следы пули, вошедшей в голову после Цусимы справа и вышедшей из головы слева.

– Да, бывал у Бернара, и не раз, – отвечал Коковцев.

– Значит, и ты состарился, дружок… Ах, если б можно было вернуться на клипер «Наездник» и начать все сначала!

Атрыганьев двинулся дальше, время от времени описывая круги, с утоптанной тропы он сворачивал в сугробы…

Он уводил Коковцева в село Кокуй на Шилке, где впервые в русской истории был поднят гордый флаг Амурской флотилии. Делая круги, но рассуждая логично и здраво, Геннадий Петрович сказал, что Москва создает политический буфер, образуя автономную Дальневосточную Республику (ДВР), а нарком Чичерин недавно заявил, что Советская Россия отныне не имеет никакого отношения к войне Японии с населением дальневосточной России… Атрыганьев похлопал рукавицами.

– Очень мудрое решение, – сказал он. – Инженеры придумали буфера, чтобы смягчить удары при столкновении вагонов. Большевики додумались до создания политического буфера. Отныне от Байкала до Тихого океана перед японцами воздвиглась некая загадочная для них страна, к которой не придерешься – она не грешит ни коммунизмом, ни капитализмом. Каков пассаж?

Коковцев еще весь был в переживании того оскорбления, которое испытал в первом вагоне атамана Семенова.

– Если бы не этот Оой-сан, я не знаю, что было бы!

Геннадий Петрович сделал перед ним еще один круг:

– Дыши глубже, Вовочка! По Цельсию с утра было тридцать семь градусов. Кстати, обрати внимание на те похабные рожи, что ты видишь. Население Сретенска обозначается пятизначным эпитетом: уголовно-каторжно-казачье-скотски-разбойничье!

Неподалеку от Сретенска, в Муравьевском затоне, зимовали во льду канонерки и мониторы. На берегу высился добротный барак из бревен, внутри которого работал котел и машина, снятые с миноносца, чтобы давать пар для обогрева, чтобы давать энергию для электроосвещения флотилии. Атрыганьев воткнул ключ в дверь комнаты с табличкой «Главный лоцман АОПТ – Г.П. Атрыганьев».

Коковцев спросил его – что такое «АОПТ»?

– Амурское общество пароходства и торговли…

Дверь открылась. В комнате топила печку молоденькая китаянка в штанишках из черного ситца, шаловливая и резвая, как бесенок. Атрыганьев сказал Коковцеву:

– А как быть иначе? Когда мужчине далеко за семьдесят, он всегда бережет свою женщину под замком…

Лоцман выставил флягу с самогонкой местного (отвратного) производства и водрузил перед другом буженину из медвежатины, присыпанную для вкуса тертым оленьим рогом. Выпив и закусив, Коковцев оттаял душою. Стало тепло. Он сказал:

– Сколько прожил, я всегда считал себя человеком хорошим. А теперь, на пороге смерти, вдруг понял: человек я плохой.

– У меня наоборот! – бодро отвечал Атрыганьев. – Всю жизнь страдал от сознания, что человек я пустой и ненужный, а ныне, в конце пути, я понял, что прожил добрым и честным, и надеюсь завершить свое плавание у доброй пристани…

Он снял с полки номера «Вестника Амурской флотилии»:

– Погляди! Здесь и статьи твоего сына – Никиты Коковцева, умный и славный был мальчик… Где ты его оставил?

– Он остался сам – на Балтике.

– Был бы дураком, если бы не остался. Балтика начала флот великороссийский, Балтика и возродит его заново…

Коковцев показал ему визитную карточку Оой-сан:

– С нею я, наверное, доберусь до Владивостока?

– Одумайся, Вовочка! Даже каппелевцы, спасаясь в Даурии, отрыгнули Семенова и японцев, как падаль, так не уподобляйся же ты рептилиям. В нашем мерзостном состоянии должно оставаться предельно честными. В честности – наше спасение…

Ближе к весне 1920 года, когда чуть упали морозы, Приморская земская управа, которой (исподволь!) управляли большевики Владивостока, начала готовить флотилию к боевой и активной жизни. Атрыганьев внушил Коковцеву, чтобы он не торопился повидать Жорку Старка во Владивостоке: