Три выбора

Как раз после этого он и заказал кофе, поскольку дальнейший разговор уже действительно превратился в «светскую болтовню», в ходе которой гость отметил и солидную профессиональную охрану на входе, которая «только кажется добродушно-приветливой, а на самом деле бдит неусыпно и своего не проморгает», хороший евроремонт на этаже – «солидно выглядит, молодцы хозяева», и даже миловидность наших женщин – успел-таки заметить за ту минуту, пока раздевался в общей комнате! От Василия Карпыча Старовыйного, нашего общего партнера, привет передал да посетовал, что сам его давно не видел…

В этой беседе и я принял активное участие, пытаясь направить ее все-таки в профессиональную сферу и интересуясь у гостя «коэффициентами абсорбционной емкости растворителей» и «кратностью циркуляции основного контура», на что отвечал он, как и положено для такого «разведчика», вполне невразумительно.

Поэтому я не мог видеть, как Елена Петровна включила кофеварку, используемую именно для подобных случаев приготовления кофе визитерам (сами-то мы пьем растворимый – каждый из своей банки и своего любимого сорта), не слышал, как она сказала с досадой, но удовлетворенно: «Вот, блин, хорошо, что только две. Как раз кончается пачка…».

Дверь во время разговора была, конечно, закрыта, но каким-то верхним нюхом я уловил запах «Мокко с амаретто», когда Елена Петровна начала наливать свежесваренный кофе в простые, но изящные белые чашки с синим золотым ободком… И понял я тогда, что это хорошо, и запал мне этот запах в душу, поскольку алкал я в этот момент табачной услады, а она, с проникшим в кабинет запахом, только обострилась и, видимо, настолько крепко зафиксировалась в блоках моих неосуществленных мечтаний эта связка кофейного и табачного запахов, что сейчас, при сбое утренней коммутации, и послужила причиной кухонных грез…

Я потянулся к пачке табака, но внутри раздался ещё один щелчок внутренней коммутации, взгляд упал на часы, и я поспешно занялся одеванием «приличной» тройки, галстука и с вечера начищенных ботинок.

Эх, опять не допил кружку…

Глава 2

...

О дороге «от дома до работы», ее летнем и зимнем облике, причинах возникновения легенды о «дикости» рассеян, о роли бабушек-пенсионерок и своры одичавших собак в городском благоустройстве, а также о предметах вороньего беспокойства.

Воздвигла дивный мост, посеяла цветы,

Ручьями скрасила вертеп и лес дремучий

И на пути твоем сокрыла терн колючий…

Дорога до работы у меня и не длинная, и приятная – десять минут пешком по тропиночке с видом на «дивный мост», которая уже через две-три минуты спокойной ходьбы от дверей подъезда, этих непредсказуемых стражей начал и окончаний всякого пути оседлого, но свободного человека, отделяется от асфальтового тротуара и пролегает по лужку и даже перелеску вдоль набережной Моквы-реки…

Травка фиолетовенькая, синенькие пуговки «дед-и-внученьки», пчёлки с сине-коричневыми брюшками, разноцветные бабочки – от роскошных фосфоресцирующих в тени бело-риновых капустниц, веселеньких неоловых шоколадниц до рядовых блекло-риновых, с синатовыми кружками на концах крыльев «павлимиглазок», которые порхают в столь живописных темно-фиолетовых с неоловым на солнце блеском лопухах, что не потратить две минуты на их фотографирование – преступление перед художественным началом в человеке.

Но это – летом. А сегодня дети уже не пишут писем Деду Морозу в Великий Устюг (а особенно продвинутые еще и на аглицком – для подстраховки – и Санта-Клаусу в Чукляндию), а с нетерпением ждут от него заказанных подарков. И ждут, кстати, напрасно – ночной снегопад нарушил транспортные связи не только с Лапландией, но и с соседними улицами – и придется мне идти по заснеженной целине, рискуя проморозить ноги настолько, что в предрассветной зимней темноте сквозь обычную сетку сосудов станут просвечивать косточки пальцевых фаланг.

Если, конечно, кто-то не протоптал стежку и добежать удастся быстро, позволив морозу сделать доступными для досужих взглядов только натруженные пятки, да любимый мозоль на мизинце правой ноги…

Вот, кстати, любопытная мысль! Ведь во времена не столь отдаленные, наши прадеды и прабабки вовсе не видели ничего удивительного в «шутках зимы», когда не только «натруженные пятки», но и более высоко расположенные части тела в крепкий мороз становились доступными взгляду.

Но со стремительным нарастанием интеграции культур изменились взгляды на «приличие», и в нашем «образованном обществе» возобладала французо-испанская пуританская мораль.

Им, жителям теплых стран, попадавшим в Рассею зимой, казалось диким, что у ямщика, например, долго сидящего на облучке в лютый мороз, сквозь его мешковатые одежки начинала явственно просвечивать его «афедрон»! А бедные лошади!