Три Закона. Закон первый - Выживание

- Нет, девочка, нельзя, кто тогда будет делать твою работу, м? Охотников на это мало!

- Нет, Мичлав, я не хочу…

- Ну-ну, не кипятись.

- Я не хочу ничего обсуждать на эту тему, - эти слова стали произноситься сами. – Я с вами не сработалась. Я это уже говорила. Мнение моё не поменялось.

Секунда молчания, затем вздох.

- Я очень ждала, когда всё это закончится. И вы это знаете. Не хочу больше ни о чём говорить. И не буду.

- Н-да… Ты, конечно, реально устала, - я услышала, как он терпеливо улыбается на этой фразе. – Многовато на нас свалилось дерьма за всё это время. Хорошо, с непривычки, конечно, тебе было тяжеловато… Ладно, отдыхай. Оставим болтовню до возвращения. Но имей в виду то, о чём я тебе сказал.

- Нет, Мичлав, я…

- Не спорь, у тебя начался отходняк. Мне бы вспомнить, как у самого это случалось, но после вчерашнего вдруг открылось второе дыхание. Охота продолжать ворочать горы! Но ты пока за мной не поспеваешь. Отдыхай, малыш, отключись. Свидимся позже. И никаких глупостей, слышишь меня?

- Да…

- Вот и молодец.

Отбросив трубку подальше, я со стоном нырнула в горячую воду…

Опасения Мичлава не оправдались – меня не заперли после психологических тестов. Диагноз «эмоциональное истощение» был подтверждён, но изоляцию не признали необходимой ни для меня самой, ни для окружающих людей. Я, однако, изолировалась самостоятельно.

Моя палата представляла собой уютную комнату с террасой, выходящей на кусочек личного тропического сада. Также имелась зона для купания, из которой открывался вид на море. Сам санаторий располагался высоко над пляжем, на живописных скалах, кажется, созданных искусственным путём.

Лечащим врачом у меня была приятная женщина среднего возраста, а ассистентом – девушка всего на год меня старше, лишь в прошлом году окончившая школу и вставшая на путь обучения медицине. Было видно, с каким интересом она на меня поглядывает, но, судя по всему, утомлять пациентов расспросами тут воспрещалось. Да я и сама не выглядела расположенной болтать.

Последний разговор с Мичлавом высосал остатки сил. Странно, но до официального объявления об окончании рейда, я не чувствовала себя такой уставшей. Разрешение отдыхать словно отключило внутренние резервы. А прямой намёк охотника на желание продолжать сотрудничество вышиб из колеи окончательно. В тот день, еле протащившись по назначенным кабинетам, я просто отрубилась на своей постели. И почти не вставала с неё несколько дней. Я слёзно попросила никого ко мне не пускать ни под каким предлогом – пусть даже сам Гер Мичлав явится собственной персоной. На что врач посмеялась и уверила, что в палаты посторонние не допускаются в любом случае. Но мой знаменитый наставник так заинтересован ходом моего лечения, что было принято решение временно оградить его от этой информации. Сама она не являлась его лечащим врачом, но слышала от коллег, что он уже стал любимцем у тех, кто имеет с ним тут дело, благодаря его открытому характеру и чувству юмора. Вот только иногда его сложно переспорить в вопросах назначаемого лечения.

Врачи на Инсулии оказались не такими строгими, как у нас, в Мегаполисе. Даже при стандартном ученическом переутомлении у меня всегда изымали устройство и запрещали выходить в сеть, читать и болтать. А здесь моё устройство осталось при мне. Но первые дни я им совсем не пользовалась – я спала. А просыпаясь, желала уснуть вновь. За распахнутыми стеклянными дверями пели птицы, шумело море и покачивались ветви пальм. Постель была невероятно мягкой, жаркая духота джунглей осталась в прошлом. Мне кололи успокоительное, давали пить адаптогены и кое-какие аминокислоты. Питательные смеси наконец стали потихоньку замещаться обычной едой, хоть и с повышенным содержанием полезных жиров.

Я хотела забыть всё, выключиться до самого последнего нерва, ничего не чувствовать. И в первые дни мне это удавалось. Иногда врач пыталась расшевелить меня беседой, но я не реагировала, даже видя, что тем самым вызываю опасения. Обещанные родителям и друзьям звонки также не состоялись.

Некие большие люди, о которых говорил Мичлав, тоже не связывались со мной. Да и врачи не то чтобы интересовались вопросом моей детерминации, видя, что никаких нарушений в организме не наблюдается. Я только услышала пару похвал своему наставнику за правильный уход и поддержку в таких сложных условиях, и что после произошедшего нахожусь в удивительно годном физическом состоянии – отделавшись только переутомлением. Тоже, разумеется, благодаря ему…

Всё это угнетало, заставляло желать только блаженного сна, избавляющего от воспоминаний о прошлом, неприятия настоящего и тревог о будущем.

И всё же один звонок до меня добрался. От наставника Демена.

Это произошло, кажется, на третьи сутки пребывания в санатории. Он поймал меня на пробуждении, видимо, дозвонившись и получив разрешение поговорить не с первого раза. Ассистентка принесла мне трубку вслед за лекарствами и сказала, что отказать моему учителю в звонке они не могли, однако доктор разрешает говорить не более пятнадцати минут.