Три заложника

Мэри приобняла плечи старика, пытаясь утешить. Я заметил, что он старается взять себя в руки, но перед глазами у меня словно стоял густой туман. Я вскочил и принялся расхаживать по комнате, не обращая внимания на то, что наш гость собирается откланяться. Помнится, мы обменялись рукопожатиями, и сэр Артур сказал, что после разговора с нами чувствует себя гораздо лучше.

Мэри проводила его до машины, а вернувшись, застала меня у окна. Я распахнул его настежь, потому что едва мог дышать, хотя вечер выдался довольно прохладный. Меня душили злость, отвращение и мучительная жалость, я цедил сквозь зубы самые отборные ругательства.

– Дьявольщина, – уже не владея собой, бормотал я, – ну почему, почему они не могут оставить меня в покое? Мне же так мало нужно! И почему, будь все проклято, всем не терпится втянуть меня в чужие дела? Зачем, черт побери, зачем?…

Мэри остановилась и заглянула мне прямо в глаза. На ее побледневшем лице еще оставались следы слез.

– Ты им поможешь, – твердо произнесла она.

Эти слова сделали для меня очевидным и неотменимым решение, которое я, сам того не сознавая, принял четверть часа назад. Весь мой гнев тут же улетучился, как воздух из дырявого рыбьего пузыря.

– Конечно, помогу, – ответил я. – Кстати, надо отправить телеграммы Магиллври и Уорклиффу. Ты знаешь адрес старика?

– Насчет сэра Артура не беспокойся, – сказала Мэри. – Еще до того, как ты вернулся с прогулки, он рассказал мне обо всем, что случилось с мальчиком, и я заверила его, что он может положиться на тебя… О, Дик, ты только представь – а вдруг это случилось бы с Питером Джоном!..

Глава 3 Исследования в области подсознательного

В постель я лег в полной уверенности, что сегодня мне не уснуть. Такое со мною случалось пару раз в год, когда я над чем-то напряженно размышлял или сердился и не мог успокоиться. Яркий свет луны превратил оконные проемы в опаловые простыни, исчерченные нефритовыми тенями древесных ветвей; легкий ветерок шевелил плети плюща, вдали перекликались совы, как часовые, обменивающиеся паролями; иногда хрипло, даже не просыпаясь, подавал голос ворон, а из лесу доносились странные шорохи и поскрипывания.

Природа жила своей тайной ночной жизнью; я же лежал, уставившись в потолок, а мои мысли бесплодно неслись по одному и тому же кругу. Даже ровное, почти беззвучное дыхание Мэри раздражало меня, хотя я еще не встречал людей, обладающих подобным даром «идеального сна». Я не раз говорил ей, что если проследить ее родословную, то наверняка выяснится, что она прямой потомок одного из упомянутых в Библии семи спящих отроков Эфесских, который впоследствии взял в жены ту или иную из неразумных дев.

Уснуть мне не давала мысль об этом несчастном мальчугане, Дэвиде Уорклиффе. Мне было жаль мисс Виктор и лорда Меркота, я разделял горе родителей всех троих, но в первую очередь меня доводила до неистовства мысль о парнишке, любившем птиц, рыбалку и дальние прогулки, которого эти нелюди держат в каком-то сыром и душном подвале. Этот образ буквально преследовал меня, пока мне не стало казаться, что беда случилась со мной и с Мэри, и что похищен Питер Джон. В конце концов я встал, стараясь не шуметь, подкрался к окну и принялся вглядываться в тихую ночь, дивясь тому, что мир может быть таким жестоким и в то же время таким безмятежным.

Сполоснув горящее лицо холодной водой, я снова лег. Чтобы мысли опять не начали свою безумную скачку, я попытался направить их в единое русло, понадеявшись, что это поможет мне уснуть. Перебрал в уме все улики и догадки, о которых упоминал Магиллври, но только почувствовал себя глупцом, потому что так и не сумел сосредоточиться. Перед глазами у меня стояло лицо мальчика с миниатюрного портрета, который кусал губы, чтобы не расплакаться, и еще одно лицо, совершенно жуткое, которое походило на физиономию одной из свинцовых садовых статуэток, стоявших у нас в розарии. В голове у меня вертелся загадочный стишок – что-то о «полуденном солнце» и «полях Эдема». Мало помалу все мои мысли сгруппировались вокруг странного послания, полученного близкими заложников. Память у меня хорошая, и мне не стоило особого труда точно воспроизвести все шесть строк до последней буквы.

Затем эти строки начали перемешиваться у меня в голове, порождая всевозможные причудливые образы. «Под полуденным солнцем, где с трудом собирают скудный урожай злаков» – это, вероятно, Скандинавия, или, может, Исландия, Гренландия, полуостров Лабрадор в конце концов… А что за «сеятель», который «разбрасывает зерна в борозды полей Эдема»? Скорее всего, Адам или Авель, который, как известно, был первым земледельцем. Или ангел небесный? Наверно, ангел, – подумал я, потому что эта строка звучит как старый церковный гимн. Как бы там ни было, все это полнейшая чушь.

Последние две строки вспомнились не без усилий, и это заставило мой мозг выйти из состояния отвратительного хаоса, в которое он начал погружаться. Вот же они: