Три заповеди Люцифера

День был по-летнему тёплый и солнечный. Несмотря на конец сентября, осень только вступала в свои права, осторожно касаясь гранатовых кистей рябин и багряных верхушек клёнов. В этот воскресный день Василий Иванович, как обычно, работал на даче. Понятие выходного дня для министра было условным: он просто менял рабочий кабинет в Доме правительства на беседку на дачном участке.

В это воскресенье Мостовой принимал просителей. Желающих заручиться поддержкой Сталинского сокола было много, но в беседку были допущены не все, кто в осеннее утро приехал в Белую дачу. Василий Иванович интуитивно угадывал, кому следует руку подать, кого чаем напоить, с кем иметь продолжительную беседу, а кому и на дверь указать. И дело было не в «табеле о рангах»: Мостовой мог поддержать молодого никому неизвестного сотрудника своего министерства и в то же время отказать в приёме генеральному директору крупного производственного объединения. Стар был Василий Иванович, стар и мудр! Поэтому и ценил людей не за громкие номенклатурные должности, а воздавал каждому по заслугам.

Во второй половине дня, после того, как поток просителей иссяк, охранник провёл в беседку Климента Михайловича Калмыкова – бывшего сослуживца, входящего в «Ближний круг» и отвечающего за выполнение особо деликатных поручений. Калмыков, подобно вождю мирового пролетариата, был лыс и коренаст. Политические ветры его не ломали по одной простой причине: Климент Михайлович никогда не гнулся против ветра, и если колебался, то всегда в резонанс с генеральной линией партии. При этом Калмыков всегда умудрялся сохранять свою точку зрения, и мягко, ненавязчиво, добиваться решения текущего вопроса в нужном ему ключе. На мир Калмыков смотрел с недобрым прищуром слегка раскосых глаз, поминутно ожидая от жизни очередного неприятного сюрприза. Василий Иванович ценил Калмыкова за прозорливость и трезвый политический расчёт. Единственным недостатком Климента Михайловича был возраст. Впрочем, этот недостаток можно отнести ко всем членам «Ближнего круга» без исключения.

Усадив гостя в плетёное кресло, Василий Иванович наполнил две чайные чашки из тончайшего китайского фарфора настоящим краснодарским чаем и пододвинул гостю розетку с абрикосовым вареньем. Это было знаком высшего расположения, и Калмыков оценил это по достоинству.

Пригубив чай и подцепив серебряной ложечкой янтарную дольку абрикоса, Климент Михайлович зажмурил от удовольствия раскосые глаза и произнёс что-то нечленораздельное, что в свою очередь означало высшую степень наслаждения.

Покончив с чайной церемонией, два ветерана российской индустрии приступили к беседе.

– Что скажешь, Климент Михайлович? Какие новости? – буднично произнёс Мостовой, разворачивая лежавшую на столике свежую газету. При этих словах Калмыков сразу напрягся и даже выпрямил спину, но в соответствии с давно принятыми правилами игры отвечал лениво, как бы нехотя.

– Да какие новости, Василий Иванович! Наше дело стариковское – сиди, смотри сериалы, да редиску пропалывай.

– Не прибедняйся, Климент Михайлович, – равнодушным голосом поправил хозяин, выглядывая из-за газетного листа. – Редиску пропалывать будешь на пенсии, а сейчас ты активный член нашего нового буржуазного общества.

– В том то и дело, что буржуазного! Ну, а новости Вы и сами, наверное, знаете: в связи с аварией в Энске чекисты зашевелились, как в старые добрые времена! Ищут следы вредительства, или, как сейчас говорят, террористического акта.

– Этого следовало ожидать. Кстати, террористический акт и вредительство – два разных понятия, – поправил гостя Мостовой.