Он кинул окурок в канаву водостока, и обратил внимание, как ее тело замерло от его действий.
Потом она сделала нечто совершенно экстраординарное.
— Ты просто так мусоришь! — обвинила она его с такой горячностью, грациозно вскочив на ноги и глядя на тлеющий окурок, словно это была бомба, которая должна была взорваться и снести половину улицы.
Затем ее взгляд переместился на него.
Он ни слова не сказал в ответ. Она была, конечно же, права.
Она становилась еще более потрясающе красивой, когда злилась.
— Фазир говорит, что нельзя мусорить. Он говорит, что люди слишком много мусорят, — произнеся эту тираду, она спустилась вниз по ступенькам. Нейт обомлев наблюдал, как она направилась прямиком к его окурку, медленно наклонилась, достав его из канавы и зажав пальцами, словно это была самая отвратительная вещь, которую ей доводилось держать в своих руках. — Он говорит, что люди должны лучше заботиться о том месте, где живут, иначе оно не сохранится долго в такой красоте. — Она наклонилась вперед и наступила на окурок ногой, предоставив ему дразнящий вид своего декольте.
— Кто такой Фазир? — спросил Нейт, не отводя от нее глаз, она выпрямилась, и ее щеки разрумянились от гнева, и он понял, что его решение, принятое в начале этого вечера, ускользает, опускаясь фактически до нулевой отметки, вернее даже переходя за нулевую отметку, после того, как он увидел ложбинку ее груди, стал свидетелем ее улыбки, не говоря уже о том, когда она сказала: «Спасибо».
Она оглядывалась кругом, пытаясь найти место, куда бы можно было выбросить окурок.
— Он друг семьи, он помог вырастить меня, — рассеянно объяснила она.
— Лили, дай мне окурок, — тихо сказал Нейт, глядя ей в глаза, и она сосредоточилась на нем. Он протянул руку, она поднялась по ступенькам, остановившись за две до верха, и положила ему в ладонь остатки сигареты.
После своих довольно тщетных попыток спасти Землю от его окурка, она, казалось, запоздало поняла насколько странным выглядит ее поведение со стороны, поэтому стала выглядеть немного растерянно и подавленно.
— Мне кажется, — прошептала она, смотря в другую стороны и стараясь не встречаться с ним глазами, — что с моей стороны это было немного грубо, – произнесла она, словно грубость было худшим из грехов.
— Не более грубо, чем мое бездумное участие в уничтожении планеты, — мягко ответил он, поддразнивая ее.
Ее глаза взметнулись к нему и ее огорчение моментально улетучилось, потому что она рассмеялась от души, не жеманно, а с большим чувством, и это так подействовало на него, что он улыбнулся ей в ответ.
И в этот момент, его принятое решение было окончательно сломлено.
— Да, правда, — она перестала смеяться, но в ее глазах по-прежнему плясами смешинки, — ты наверняка более грубый, чем я. Тебе должно быть стыдно, Нейт, очень стыдно.
Он спросил, прежде чем смог остановить сам себя, прежде чем задумался над своими словами и прежде чем вспомнил все причины, по которым не должен был спрашивать:
— Ты останешься до завтра?
— Прости? — она насмешливо наклонила голову, и ее великолепные глаза, все еще продолжали улыбаться.
— До завтра. Ты остаешься у Лауры и Виктора до завтра?
— Я..., — она явно колебалась, глядя на него, — я так не думаю. Я и так слишком долго пользуюсь их гостеприимством. Твои эм... родители очень добры, но рыба и гости начинают «вонять» после трех дней.
— Что? — он больше не останавливал себя от этой мысли, потому что, понятия не имел, о чем она говорит.
— Так часто говорила моя бабушка, рыба и гости начинают вонять через три дня. Так она выражала, что не стоит злоупотреблять гостеприимством, если ты в гостях, — она поднялась на последние две ступеньки и встала перед ним, задрав кверху голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я хочу сказать, что мне пора возвращаться домой.
— Ты здесь всего лишь два дня, — напомнил он ей доброжелательно улыбаясь и глядя на нее сверху-вниз. В ней что-то изменилось, как только она поймала его улыбку, и почему-то это вызвало румянец у нее на щеках.
— Я думаю, что когда я прибыла сюда, то даже не знала Лауру и Виктора, поэтому думаю вполне справедливо сократить срок до двух дней. Так что я изжила свой срок годности, — она мило улыбнулась и ему пришлось приложить все усилия, чтобы не схватить и не заключить ее в свои объятия.
Она стояла близко, неприлично близко, но недостаточно близко, чтобы чувствовать мягкость ее тела, он ощущал только аромат ее тонких духов.
Он подался вперед всем телом, оторвавшись от перил, став на несколько дюймов ближе, и уже не существовало между ними благопристойного расстояния.
— Останься еще на день, — убеждал он, его голос стал низким и немного требовательным.
Ее тело почти незаметно вздрогнуло и ей пришлось еще дальше отклонить голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Почему? — прошептала она, в ее глазах светилось восхитительное недоумение.
Он приблизился еще ближе, и ее голова откинулась назад еще больше.