Три женщины одного мужчины

После этого разговора Вера окончательно выпала из обоймы воинствующих родственников, взяв самоотвод. Она ничего не стала объяснять ни Кире Павловне, ни матери, ни сестре, в результате получила прозвище «Двух станов не боец» и была сурово наказана: теперь о происходящем в семье Вильских Вера узнавала последней. Обычно не выдерживала Кира Павловна и звонила внучке, всякий раз начиная разговор следующими словами: «Вот ты сидишь там и ничего не знаешь…»

Вера сразу понимала, о чем речь, но из вредности валяла дурака и ангельским голосом интересовалась:

– Молоко закончилось?

– Нет, Нютька привезла, – не чувствуя подвоха, отвечала Кира Павловна. – Отец звонил?

– Звонил, – немногословно отвечала Вера.

– Ну… – торопила ее бабка.

– Что «ну»?

– Чего говорил? – Кира Павловна надеялась разговорить скрытную внучку.

– Ничего, – улыбалась себе под нос Вера. – Как обычно. А что?

– А ничего, – сердилась на бестолковую внучку Кира Павловна.

– Ну и ладно, – не поддавалась на провокацию Вера и переводила разговор на другое.

– Ты мне зубы не заговаривай! – грозила внучке с другого конца города Кира Павловна и, не дождавшись от нее нужной реакции, начинала жаловаться на сына: – Ночевали.

– Ну и что?

– Как «ну и что»?! – возмущалась бабка. – Который день уже. Полночи возятся, утром хихикают, ЭТА по квартире в пеньюаре ходит. На коленки к нему садится. В пятьдесят-то пять лет! Хрустит вся, какая нарядная. А рядом – пожилой человек, между прочим. Советский. И скромный, – подумав, добавляла Кира Павловна и передавала слово Вере.

– А ты, советский скромный человек, по квартире ходишь в подштанниках – это ничего?

– В каких подштанниках?! – ахала Кира Павловна.

– В голубых, – била в цель Вера.

– Так мне сколько лет? – резонно интересовалась въедливая бабка.

– Неважно.

– Важно! Я у себя дома.

– Отец тоже у себя дома, – напоминала ей Вера и не чаяла закончить разговор.

– У меня. – Реакция Киры Павловны была молниеносна.

– Хорошо, у тебя. Потерпи, пожалуйста.

– Хорошо тебе говорить! – всхлипывала приближающаяся к девяноста годам старуха. – Сколько мне осталось. До смерти, что ли, терпеть?

После этих слов до Веры начинало доходить, что они с бабкой говорят на разных языках и существуют в разных пространственно-временных координатах.

– Почему «до смерти»? Ты что, завтра умирать собралась?

– А когда? – Кире Павловне явно не терпелось прояснить этот вопрос.

– Тебе что отец говорил? – исподволь интересовалась Вера, боясь выдать Вильского.

– Ниче! – Кира Павловна переходила в полную боевую готовность. – Даже не спросил: «Можно, мама, ЭТА тут поживет?» Взял и привез: смотри теперь, любуйся. Срам один.

– А ты сиди у себя в комнате и не подглядывай.

– Это я-то подглядываю? – ахала Кира Павловна и совсем уж собиралась отлучить от дома «предательницу Верку», но потом спохватывалась, вспоминала, что на ветреную Нютьку надежды немного, и, поджав губы, со страдальческой интонацией изрекала: – Ну, спасибо тебе, внученька. И за доброе слово, и за внимание. Был бы жив Коля, – поминала она покойного мужа, – ты бы так со мной не разговаривала. А теперь чего ж? Можно! Давайте!

– Хватит мудрить! – не выдерживала Вера и выкладывала карты: – у НЕЕ идет ремонт. Скоро закончится. Отец сказал, как только положат ламинат, ОНА переедет. Потерпи два-три дня.

– Гнездо, значит, вьют. Ясно…

Похоже, мысль о скором освобождении от присутствия врага Киру Павловну уже не волновала. Гораздо важнее для нее была новость, что во вражеском лагере полным ходом идет строительство, а это значит, что в скором времени непутевый Женька заживет своей жизнью и останется она, почти девяностолетняя бабка, без присмотра, без догляда, никому не нужная, ни для кого не важная.

– И что будет? – спрашивала Кира Павловна у Веры изменившимся голосом.

– А чего ты хотела?

– Доживи до моих лет, узнаешь, – хорохорилась бабка, но чувствовалось, что ее смелость улетучивается на глазах.

– Ты хотела жить одна? – строго спрашивала Вера.

– Хотела, – нехотя признавалась Кира Павловна.

– Вот и будешь, – холодно обещала ей внучка, утомленная долгим разбирательством.

– А чего ты меня пугаешь?

– Я тебя не пугаю, – спокойно объясняла ей Вера. – Ты же все время говорила: «Хочу жить одна». Вот и живи.

– Вот и буду! – пыталась топнуть ногой Кира Павловна, но высохшая ножка не доставала до пола и безвольно стукалась пяткой о кровать. – А то я одна не жила.