Три женщины, три судьбы

Вот тот кровоточащий материал, из которого вышла поэма «Про это», написанная за два месяца разлуки. Выписывая выдержки из тогдашних писем Маяковского к Лиле (а еще он в эти зимние дни стоял у нее под окнами, посылал ей цветы, записки, рисунки и птиц в клетках), я поражалась тому, как все повторяется в жизни и литературе. Нигилист Маяковский аукается с нигилистом Базаровым, которому Тургенев дал умереть от любви (заражение крови — лишь внешняя причина). А сам Иван Сергеевич, не мысливший жизни без «чужой жены» Полины Виардо, спешивший к ней по первому ее зову и в конце концов поселившийся в одном доме с ее семьей, — разве нет здесь сходства с Маяковским в душевной одержимости? Кстати, о Полине Виардо. Мне почему-то кажется, что у них с Лилей Брик было много общего. Обе были незаурядными и сильными натурами. У Лили, в отличие от прославленной певицы, не было какого-то одного ярко выраженного таланта — она занималась скульптурой, балетом, кино, несомненно была художественно одарена, но главным в ней было чутье на чужие таланты. Виардо, как и Лиля Брик у Маяковского, была первой читательницей и критиком тургеневских произведений. И та, и другая даже на расстоянии «руководили» влюбленным. Рассказывают, что случалось, Тургенев покидал самое изысканное ресторанное общество ровно в половине десятого, так как об этом его просила «мадам Виардо». Маяковский «по просьбе» Лили не женился на Наталье Брюханенко, хотя никто, в том числе сама Наталья, не сомневались в том, что брак состоится. Нечто похожее произошло с Тургеневым, который удрал от невесты в Париж к Виардо (что нашло отражение в романе «Дым»), И Полину, и Лилю упрекали в том, что они живут на деньги влюбленного (у Виардо и Тургенева, так же как у Бриков и Маяковского, была общая семейная касса). Наверное, и Полину Виардо, и Лилю Брик можно причислить к числу тех «роковых» женщин, которых часто ругают и поносят современники, фальшиво сострадая «их жертвам», называя их безнравственными, черствыми, расчетливыми, эгоистичными — спектр обвинений широк и неисчерпаем; но обвинители несостоятельны уже в силу того, что сами поэты нашли себе своих избранниц. Они, эти избранницы, наперекор хору хулителей, останутся в истории как незаурядные личности и как вдохновительницы поэтов.

Что касается «черствости», то в Лиле ее точно не было. Перечитайте ее письма не только к Маяковскому — к любому адресату, Осипу ли Брику, Катанянам ли, — поразитесь ласковости и приветливости интонации, чуткости и вниманию к подробностям жизни своего адресата. В письмах к Маяковскому и в рассказе о нем она часто копирует его стиль: «Производство разрослось. (Речь идет об окнах РОСТА. — И. Ч.)… Стали работать почти все сколько-нибудь советски настроенные художники. Запосещали иностранцы. Японцы через переводчика спрашивали, кто тут Маяковский, и почтительно смотрели снизу вверх» (стр. 53) В небольшой новелле о Ще-нике («Щен»), воспроизведенной в книге по первому изданию 1942 года, она находит забавные сравнения для Маяковского и подобранного им щенка: «Оба — большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца.» Что касается языка их с Маяковским переписки, то это типичный домашний язык, со смешными, игровыми «детскими» словами — «собаков, кошков», «переносик», с ласковыми прозвищами — Воло-сит, Щенит, Щеник, с забавными рисуночными подписями — Маяковский в конце письма или записки рисовал щенка, она — «кису» (в книге опубликовано большое число ранее в России не публиковавшихся смешных и трогательных записок Маяковского к Лиле с его рисунками).

Еще одно неоценимое Лилино свидетельство — стихи, которые любил и знал наизусть Маяковский. Оказывается, дома поэт бесконечно читал чужие (sic!) стихи, и, судя по Лилиным выпискам (а она не поленилась вспомнить все цитированные Маяковским строчки), самый высокий «коэффициент цитирования» был у Пастернака, в которого Маяковский «был влюблен», у Ахматовой и у Саши Черного… Особенно он восхищался гениальным пастер-наковским «Марбургом». Если вспомнить, что и Маяковский в предреволюционные годы был кумиром Пастернака, то можно назвать их тогдашнюю приязнь друг к другу взаимной. Всем памятно более позднее высказывание Пастернака, что Маяковского стали вводить принудительно, как «картофель при Екатерине». Книга, о которой я пишу, содержит временной указатель, так что не составляет труда узнать, что в 1935 году Лиля Брик передает письмо Сталину «с просьбой о популяризации творчества Маяковского и увековечении его памяти». На письмо последовала известная резолюции, вернувшая поэта читателю, но и повлекшая за собой насаждение Маяковского сверху. Любопытно, что Виталий Примаков, через которого Лиля передала письмо Сталину, уже в 1936 году был арестован органами НКВД, а в 1937 — расстрелян вместе с Якиром, Тухачевским и другими крупными советскими военачальниками.