Три женщины в городском пейзаже

– Да много чего, чувак. Душевный покой. Любимое дело. Своя норка – пусть маленькая, крошечная, но родная, привычная. А что до машины… Так я ее никогда не имел! Как-то не было потребности, уж извини, обходился.

– Ну и молодец. – Туров прихлопнул по столу. – Каждому по потребностям. Ты прав. Обходился – и хорошо. А вот у меня не случилось. Амбиции, брат! Да, амбиции! Быть круче, быть лучше. Чтобы твоя семья не хуже, чем у соседа. Чтобы родители гордились. Гордились и ни в чем не нуждались. Чтобы жена была довольна. Дети не хуже других. А что до душевного покоя… – Туров усмехнулся. – Это, знаешь ли, странное определение в контексте жизни. Ты что, искренне думаешь, что, имея все то, что я перечислил, ты непременно обязан лишиться этого самого душевного покоя? Он исключается? Нет, это не так. Я вот в покое, если у меня все получается. Если все хорошо, если я всем доволен. А был бы я нищим, – усмехнувшись, он покачал головой, – вот тогда бы я точно рехнулся! Как же так? Я что, хуже других? Тупее, ленивее? Нет, брат. Вот тогда бы я гикнулся.

– А ты никогда не задумывался, что бабки – ярмо, тяжелая ноша, а никак не свобода? Любое большое хозяйство требует постоянного присмотра. И еще – вечный страх скатиться, упасть, потерять. Все вы боитесь, разве не так? – неожиданно спросил Градов.

Туров молчал. А что тут ответить? Да и кому? Пусть думает так. Так ему легче. Да и вообще – с кем вступать в дискуссию?

– Ладно, забыли, – миролюбиво сказал Градов. – О чем мы! Давай еще по одной, а?

Туров кивнул.

Погано было на душе. Почему-то погано. Ведь все правильно – он сказал так, как думал! Именно так он и считал: если он настоящий мужик, то он обязан! Тогда почему что-то не так?

Туров отломил кусок хачапури и мрачно сжевал его. Остывший хачапури был по-прежнему хорош.

– А как родители? – осторожно спросил Градов. – Живы-здоровы?

– Слава богу. Болеют, конечно. Что поделать – возраст. Маме под восемьдесят, отцу – за. Но ничего, держатся. На дачке своей ковыряются: огурчики, укроп. Нормально все, слава богу. А твои? – И тут же, вспомнив, поправился: – В смысле, батя?

Градовская мать – а ее Туров хорошо помнил – умерла, когда им было по двадцать. Еще тогда, когда они были дружны. Или считались друзьями. Вспомнил, как после похорон, сильно напившись, Градов рыдал на кухне у Турова.

– Батя живой, – ответил Градов, – женился. Живет у жены в Балашихе. Нормальная тетка, делить нам нечего. В общем, в хате я остался один.

Помнил Туров и квартиру Градова – хрущевка, две комнатки, кухня в пять метров. В кухне клеенка вместо обоев на стенах.

– Зачем? – удивился тогда Туров.

– Практичнее, – назидательно объяснил Градов. – Помоешь – и чисто!

Нет, чисто у них не было. В раковине гора грязной посуды, неметеный пол. Клочья пыли по углам, слой пыли на мебели. И мебель – колченогая, древняя, словно собранная с миру по нитке.

Обедов никогда не было – сосиски, пельмени, картошка.

Мать Градова работала диспетчером в троллейбусном парке. Высокая, тощая, с нервным бледным лицом и блестящими, тревожными глазами. Отец, кажется, был водителем автобуса. Обычные работяги. И в кого такой богемный сынок?

Туровские родители были инженерами, интеллигенция. Ходили по театрам и музеям, любили бардовскую песню. Чистюли и педанты, драили все вместе, на пару. Отец мыл полы, вытирал пыль, мама все остальное.

Каждый день мама варила свежий суп – отец смолоду страдал язвой. Так что в доме всегда были первое, второе, компот или кисель.

Градов, нагрянув к Турову в гости, ошарашенно вертел головой:

– Ну вообще! Операционная! И как вы тут живете, Леха? Небось пукнуть боитесь?

– Не боимся, – хмыкнул Туров. – Есть хочешь?

Градов хотел. Он всегда хотел жрать. И ел будь здоров – как полк солдат. И куда только влезало?

Градов стонал от восхищения:

– Какой борщец, Тур! А жаркое! И вы так всегда, каждый день?

Туров удивился его вопросу:

– Ну да. А что тут такого? Обычный обед. Без изысков. Это в выходные мама старается – печет пироги или торт.

– Пироги… – протянул задумчиво Градов. – Бывает же… А мы на пельменях и колбасе. А то и на макаронах.

Позже, попав к Градову домой, Туров в этом убедился. Странный дом, непонятный быт. Непонятная женщина градовская мамаша – чудна́я какая-то. Вздернутая, нервная, с нездорово горящими глазами и вечной папиросой в углу рта. И одевается странно – ярко, пышно, блескуче, вычурно, как цыганка. Ладно, не его дело.

Денег много там не было, оно и понятно. В семье Туровых тоже не шиковали. Но у него были рубашки, белье, несколько пар брюк и ботинок, пара курток и плащ, а на шестнадцатилетие родители подарили первые джинсы. Вот было счастье!