Три женщины в городском пейзаже

С того дня мама отрезала прежнюю жизнь – никаких посещений, никаких учеников и коллег. Ни-ко-го! Она вообще никого не желала ни слышать, ни видеть – даже свою подругу, с которой проработала двадцать пять лет, старшую сестру отделения Мирославу, а они были близки. И Валерьвалерича, одногруппника, коллегу и просто хорошего друга. Никого из бывших коллег. «Та жизнь закончилась, – говорила Ольга Ивановна. – Точка. И ничего не хочу ворошить, как ты, Лида, не понимаешь? Придут со своим тортиком, обшарят глазами, как тут и что, изучат внимательно: «Ох, постарела ты, Оля, поправилась! Еще бы – сидишь сиднем. А что Лида? Замуж вышла?» И начнут лезть в душу. А я порежу торт – а куда деваться, – налью чай – и начнется: сплетни, слухи, разные истории. А главное – обсуждения нового заведующего. Ну и сравнение: как было при Ольге Ивановне и как стало при этом…»

Имени предателя мама никогда не называла: «тот, этот, новый заведующий».

«Зачем мне лишние травмы и лишние страдания, – заключала мама, – вот ответь. Я уже успокоилась, пережила. К чему возвращаться, зачем ворошить?» «А может, она права, – думала Лида. – Только я бы так не смогла. И папа бы не смог – куда нам до мамы».

Бодрая и свежая, одетая в красивое домашнее платье мама посмотрела с укором:

– Полвторого, Лид! А ты обещала к часу!

Ну началось. Главное – не вступать в полемику, и Лида вяло пробормотала:

– Мам, ну что тебе, на работу? Подумаешь, полчаса. Ну извини. А, собиралась гулять! Ну я коротенько, надолго не задержу, – раздеваясь, бурчала Лида. – На сумку, убери в холодильник. – Недовольная, мама пошла на кухню. Лида поплелась за ней.

Как всегда идеальный порядок: не кухня – операционная. Белоснежное полотенце, блестящие приборы, сверкающая плита. Да и что бы ей не сверкать? Мама совсем не готовит.

«Всю жизнь была эта мука, – однажды призналась мама. – Галеры». Готовить она ненавидела. Да и на работе уставала. А деваться некуда – семья.

Тася говорила, что кухня любит внимание. А пренебрежения, халтуры не любит. Не вложишь душу – ничего не получится. Душу в готовку мама не вкладывала, не все женщины кулинарки. Мамина готовка была невкусной, какой-то скупой. Не по содержанию, а по виду и вкусу. В общем, без души. Невкусные водянистые супы, пресные котлеты, жидкое пюре, переваренные макароны. Да и откуда силы, если простоять у операционного стола пять часов кряду?

Отец ужинал молча. Не хвалил, но и не ругал. Поев, ставил со вздохом тарелку в мойку.

Придя после школы, Лида выбрасывала обед – суп в туалет, второе – котам у подъезда. Стыдно, но есть мамину стряпню не хотелось. В выходные, когда за столом собиралась семья, было хуже – не выкинешь. Ну и давилась.

– Не нравится? – обиженно фыркала мама.

Лида начинала оправдываться. Всю жизнь она перед ней оправдывалась. Потому что они разные. Совсем они разные, мать и дочь. Лида пошла в отца. «В отцовскую породу», – говорила мама с неудовольствием. Подтекст был такой: все Вершинины слабаки. И бабушка Рита, мамина свекровь. И дед Андрей, свекор. И золовка Зоя, младшая сестра отца. Все «плыли по течению» – а жизнь – это «сопротивление и противостояние».

Сопротивление. Чистая правда – сопротивляться и противостоять Лида не умела. Со временем поняла и вывела формулу – сильное притягивает слабое. И наоборот. Все справедливо. Сильная мать – слабый отец. Впрочем, слабым отца она не считала, потому что очень любила. Больше всех на свете Лида любила отца. Папу, папулю. Папочку, папку.

И бабу Риту любила, и деда Андрея. И тетю Зою – всех Вершининых. Маминых родных Лида не знала – в четырнадцать лет мама осталась круглой сиротой. «Надо было выживать, – повторяла Ольга Ивановна. – И я научилась. Противостоять и сопротивляться». Детдома удалось избежать – девочку взяла тетка, двоюродная сестра матери. Скупая, молчаливая и одинокая Сима. Вредная, колючая, но, как оказалось, не злая. Сама не из счастливых – бездетная вдова. Жила тетка Сима в собственном домике на Преображенке. Комнатка и терраска. И – полная нищета: Сима работала уборщицей на санэпидстанции.

Близкими людьми они с теткой не стали, но всю жизнь Ольга Ивановна была благодарна Симе за то, что та избавила ее от детского дома.

Тетка Сима прожила до девяноста трех лет, и Лида помнила унылые и скучные поездки на Преображенку. И помнила тетку – высокую, высохшую, с темным лицом. Лида ее боялась.

На кухне мама рассматривала дочкины гостинцы и хмурила брови:

– Лида, зачем? Я что, курицу не могу себе поджарить? Или накрошить винегрет? За пирог спасибо, вечером с чаем.

Лида молчала – вступать в дискуссию не хотелось. Но знала – никакую курицу мама жарить не будет. Как и крошить винегрет. В лучшем случае отварит готовые пельмени, а в худшем – разогреет в микроволновке готовые котлеты.

Выпили чаю. Поговорили. О чем? Да ни о чем. Поругали погоду, посетовали на слабое отопление, обсудили дурацкие телепередачи.