Три женских страха

Мимо нас прошли шестеро бойцов в натянутых на лица масках и с автоматами. В руках одного из них я увидела два бронежилета. Но больше всего меня поразили щиты, висевшие на локте каждого.

– Зачем это? – спросила я у Маросейкина, и тот объяснил:

– Мы закроем вас и вашего отца щитами, так и пойдем до автобуса – как древние немецкие рыцари, «свиньей».

Если бы мне в этот момент не было так страшно, я бы посмеялась, но мысль о том, что и папе, и теперь мне угрожает вполне реальная опасность, не давала повода для веселья. Выстрел снайпера убедил меня в серьезности намерений неизвестного мне человека.

Отец уже лежал на каталке, укрытый одеялами и с капельницей в подключичном катетере. Увидев меня, он чуть улыбнулся:

– Сашка… ты зачем тут?

– Домой поедем. Ко мне.

Я наклонилась и поцеловала его в поросшую щетиной щеку. Маросейкин забрал у бойца бронежилеты, один нацепил на меня, и я аж присела от тяжести, а второй уложил поверх одеял на отца.

– Ты еще… каску нацепи… на меня… – хрипло рассмеялся отец.

– Не мешало бы, – абсолютно серьезно проговорил Маросейкин. – Ну что, Саша, повезли? Толкать нам с вами придется, персонал наотрез… да и нельзя подвергать ни в чем не повинных людей риску, как-то неправильно, да?

Я согласно кивнула, про себя подумав, что нужно бы разузнать все о семье погибшей медсестры и помочь.

Омоновцы окружили каталку со всех сторон, сомкнув щиты, и мы с Маросейкиным – он впереди, я сзади – покатили ее к выходу. Странное ощущение – идти вперед в кругу вооруженных людей, неся на себе практически пригибавший меня к земле бронежилет. По спине продирал предательский холодок – предчувствие и близость смерти пробуждают, оказывается, настоящий звериный инстинкт самосохранения, когда ты думаешь только о том, куда прятаться, если вдруг что. Человек слаб…

– Если будут стрелять, ныряйте под каталку и там лежите тихо – будет шанс выжить, – сказал вдруг полковник, не оборачиваясь, словно услышал мои предательские мысли. – И не корите себя – вы молодая, вам жить. Бояться смерти – нормально, только безголовые идиоты не боятся. Никогда не верьте тому, кто говорит, что не боится смерти.

– И вы боитесь?

– Больше скажу – и они тоже, – полковник обвел рукой идущих вокруг нас бойцов. – Просто мы знаем, как свести риск к минимуму.

Не знаю почему, но эти слова меня вдруг успокоили. Значит, мне нечего стыдиться, уж если люди, обученные убивать, говорят такое…

Во дворе пустынно, все как будто вымерло – ни машин, ни людей. Апокалипсис… Микроавтобус у самого крыльца с открытыми задними дверьми. Рядом двое со снайперскими винтовками оглядывали в прицелы окрестные крыши. Мне опять стало зябко от ужаса, но я сумела справиться. Осталось каких-то десять метров… семь… пять… Сердце бухало в такт шагам, по спине стекали струйки пота – ты смотри как хочется жить… Я не думала об этом тогда, три года назад, когда полосовала вены украденными на посту медсестер ножницами…

Наконец носилки были сняты с каталки и водружены на пол микроавтобуса, бойцы заняли свои места, потеснившись, чтобы и я могла сесть. Мы уже выезжали из ворот, когда я вспомнила вдруг, что машины Семена во дворе тоже не было. Значит, и его заставили покинуть опасное место. Ничего, думаю, он поймет, что я забрала папу к себе. Я хотела позвонить и вынула телефон, но полковник, сидевший впереди, увидел это в зеркало заднего вида:

– Я бы не делал этого сейчас. Вполне возможно, что мобильный сканируется. Мы поедем другой дорогой, а для прикрытия второй автобус уйдет к дому вашего отца.

Я убрала телефон и про себя подумала – надо же, как в кино. Такая сложная комбинация, такие трудности, чтобы спасти жизнь человеку. Да еще такому, как мой отец, – далеко не самому законопослушному…

В автобусе душно и тесно, я сидела, втиснутая между одним из бойцов и самим полковником. Тот то и дело вытирал лицо и шею платком. Кто-то из мужчин протянул ему пластиковую бутылку с водой, Маросейкин предложил мне, но я отказалась.

– Скажите, Саша, вам не бывает страшно – рядом с отцом? – спросил он вполголоса, наклоняясь к самому уху.

– Сейчас вообще страшно – хоть кто рядом. Вы людей на улице видели? У них не лица, а маски, и большей частью злобные.

– А с чего бы им вас любить, Сашенька? – усмехнулся полковник. – Они на зарплату живут, с копейки на копейку перебиваются – а мимо вы, такая вся красивая, на шикарной машине проноситесь. Как думаете, много любви вызываете? Или черной зависти – больше?

– Я, между прочим, в институте преподаю! – с вызовом ответила я, оскорбленная его намеками. – И поступила туда сама, и окончила с красным дипломом, и диссертацию по анатомии защитила – тоже сама, кстати. И езжу я да-а-а-леко не на самой модной машине, и к шубам норковым равнодушна. Так что пролетарскую гордость мне зацепить особо-то и нечем. А что отец такой… Так их полстраны таких.

Маросейкин посмотрел на меня удивленно:

– Да? Вот уж не думал…

– А чего ж вы – в РУБОПе служите, а информацией не владеете?

Он рассмеялся и перешел на шепот:

– Я папу вашего хорошо знаю, давно. Но вот что он вас так воспитал – впервые слышу.