Три женских страха

С каждым словом мне все труднее было говорить, язык заплетался, а подо мной на постели уже становилось невыносимо влажно и тепло. Руки и ноги же, наоборот, делались все холоднее. Вот и все… все…

В последний раз я увидела лицо Акелы и улыбнулась. У меня все теперь хорошо, Саша. Все хорошо…

Часть 2

Двухтысячные, начало

Что это со мной? Какой дурак привязал меня?! Я пыталась освободить руки и не могла. Перед глазами словно натянули невидимую завесу, мешавшую нормально смотреть. Я никак не могла определить, где я и что со мной. В голове ужасно шумело… Все-таки я услышала звук открывающейся двери и шаги.

Сквозь отвратительную пелену на глазах я пыталась рассмотреть вошедшего и никак не могла – изображение расплывалось, множилось, становилось невнятными пятнами. Голос тоже звучал как бы издалека, усиленный многократно невидимыми динамиками:

– Что, дорогая, пыталась найти кости? Ай-я-яй, а ведь будущий доктор! Неужели так плохо учила скелет, что теперь готовишься к госэкзаменам практическим путем?

Я пыталась привстать, но что-то мешало, удерживало на кровати, не давая сделать почти никаких движений. Прохладная рука коснулась шеи в районе сонной артерии, потом тот же голос произнес:

– Ничего, пульс почти в порядке. Кивни, если слышишь меня.

Я с трудом смогла изобразить подобие кивка.

– Молодец. Сейчас тебе сделают перевязку, а потом впущу к тебе мужа на пять минут.

«Мужа? Какого мужа… ах да – Сашу… не хочу его видеть… так больно… почему мне так больно?»

Молодая полненькая медсестра, чей силуэт расплывался у меня точно так же, как и очертания всех предметов в этой белой комнате, уже ловко бинтовала мои запястья.

– Вот и все, – прощебетала она, поправляя складку на одеяле, и предложила: – Может, укольчик? Болит ведь.

Я совершенно не понимала, о чем она говорит, зачем у меня на запястьях бинты, почему мои руки привязаны к кровати, почему перед глазами все расплывается. Что со мной случилось? И почему так болит живот?

– Ну, как знаешь, – пожала плечами медсестра и вышла.

Я осталась одна в этом белом, давящем со всех сторон помещении. Мне казалось, что стены сходятся все ближе и ближе и вот-вот сомкнутся в глухой столб, который поглотит меня. Может, это будет лучше – раз мне так больно и я ощущаю пустоту внутри?

В тот момент, когда я уже смирилась со своим скорым исчезновением, вдруг открылась дверь, и вошел высокий мужчина в накинутом поверх черной кожанки медицинском халате. Опять белый цвет…

Мужчина, придвинув ногой стул, сел рядом и погладил меня по привязанной к кровати руке.

– Аленька…

Я только сейчас узнала его, узнала по голосу, по черной повязке на глазу. Саша… зачем он пришел, я так не хотела этого!

– Аля, зачем?.. – хриплым, срывающимся голосом спросил он, и я, кое-как сфокусировав взгляд, увидела, как второй рукой он вытирает правый глаз. Саша плакал…

У меня началась истерика, я забилась на кровати, выкрикивая что-то бессвязное – чудовищная картина всплыла в моем на время отключенном лекарствами мозгу, и я вспомнила все. И полиэтиленовый пакет на голове, и улыбочку седоволосого плечистого мужчины с тонкими усиками и холодными глазами, и удары автоматным прикладом в живот… Но даже не это было самым кошмарным. Не это – а моя слабость. Трусость, которая толкнула меня украсть на посту у медсестер ножницы, закрыться в палате и кромсать собственные руки в надежде избавиться от воспоминаний, страданий и, главное, от прозвучавших приговором слов толстой врачихи-гинеколога: «У нее теперь никогда не будет детей». Сейчас муж видит меня такой – с растрепанными волосами, с забинтованными запястьями, невменяемую и плачущую. Как я могла допустить?! Не-ет! Никогда больше я не позволю себе слабости, да я назло этому Сержу теперь жить буду! Назло – а еще лучше будет найти его и посчитаться. Папа всегда учил – не спускай, если чувствуешь, что права. И я не спускала. И сейчас тоже принципами не поступлюсь, хватит.

– Попроси… чтобы отвязали, – еле выговорила я распухшим языком.

Саша вздрогнул, быстро встал и нажал кнопку в изголовье кровати. Почти сразу прибежала та милая медсестричка и, услышав просьбу, с сомнением покачала головой:

– Ну, не знаю… она вон какая шустрая оказалась, в гинекологии-то у девчонок ножницы из ящика увела прямо перед носом почти. Вдруг и тут что выкинет подобное…

– Я отвечаю, – резко остановил поток слов Саша. – Отвяжите.

Девушка с трудом отвязала затянутые мною ремни и вышла, пожав пухленькими плечиками, – выкатилась из палаты, этакая толстенькая гусеничка на коротеньких ножках, обутых в белые шлепанцы на небольшом каблучке. Саша проводил ее взглядом и повернулся ко мне:

– Аленька, я тебя хотел домой забрать, но врач…

– Домой пока не надо, Саш. Я тут с недельку побуду, мне так лучше. – Мне было тяжело говорить и сидеть, даже опираясь о высокую кроватную спинку, но я не давала себе расслабиться. – А потом, когда почувствую, что можно, ты меня заберешь. Могу я попросить тебя?

– О чем? – с готовностью откликнулся муж, и в его лице читалось, что он готов сейчас достать мне алмаз «Кохинор».