Три женских страха

– Съезди в институт, попроси отсрочку от сессии.

Лицо Акелы на миг стало растерянным – он, видимо, ожидал, что я попрошу вендетты. Нет уж…

Я попросила Сашку больше не приезжать ко мне – просто категорически запретила. Целыми днями я лежала на постели, уставившись в потолок, или сидела на окне, накинув на себя одеяло, и смотрела вниз, на улицу. Люди куда-то спешили, бежали с озабоченными лицами, их кто-то где-то ждал. У них наверняка были дети. У меня теперь никогда не будет.

Отец приехал один раз – и я ему тоже запретила навещать меня, никого видеть не хотела. В каждом взгляде мне чудилось сочувствие – и это раздражало, убивало наповал. Не надо меня жалеть! Порой же, наоборот, казалось, что окружающие обвиняют меня в случившемся. За что?! Чем я виновата? Тем, что не смогла выбрать между ребенком и мужем?! Да мне никто не дал бы сделать этот выбор! Меня все равно убили бы – даже согласись я сразу позвонить Сашке и попросить приехать.

Я дни напролет грызла себя изнутри, выдумывая все новые и новые оправдания, выискивая мотивы, по которым – «нет», а не «да». Это сводило с ума, и к вечеру я чувствовала себя разбитой и больной. Снотворные глотались, как драже «цветной горошек» – я такие в детстве любила, они стоили тридцать три копейки и продавались в любой булочной, упакованные в синюю коробочку, разрисованную горошинами. Но и это не помогало – ночами я все равно видела кошмары, от которых просыпалась с криком и в мокрой от пота рубашке. Но я не говорила об этом врачу – понимала, что не выпишут, а находиться в тюрьме с белыми стенами и зарешеченным окном больше не могла.

Я провела в больнице неделю, как и планировала. Ровно через семь дней пошла к врачу и потребовала выписать меня. Доктор согласился не без колебаний, считал, что мне рановато покидать больничные стены. Но мне удалось уговорить его и пообещать, что буду приезжать раз в две недели для осмотра. На носу были госэкзамены, и, хоть мне и дали отсрочку, я все-таки собиралась сдавать их вместе со всем курсом. И еще кое-что.

Двухтысячные

«День, другой, дерьмо все то же» – так, кажется, у моего любимого Кинга в «Ловце снов». День-то наступил другой, а вот проблемы остались прежними. Труп Славы, папа в полном неведении… Черт.

Я не стала завтракать, сразу пошла в комнату отца. Он уже не спал, полусидел в постели и читал газету.

– Привет, Кнопка, – улыбнулся он, когда я вошла.

– Доброе утро, папуль, – я поцеловала его в выбритую щеку – личный телохранитель Вася уже побывал здесь раньше меня и привел отца в порядок. – Как чувствуешь себя?

– Ты знала? – вдруг сильно сжав мою руку чуть выше локтя, требовательно спросил отец.

– Знала – что?

– Не туфти, Александра! Про то, что Славка тендер слил – знала?

О, черт… дерьмо-то реально все то же.

– Узнала буквально сутки назад.

– Сутки?! – взревел папа, отталкивая меня. – Сутки – и молчала?!

– А что бы это изменило? Тендер уже проигран.

– Ты не понимаешь, да?! – с усилием отец встал с кровати и схватился за костыль, стоявший у спинки, – Фо привез его специально, чтобы папа мог начать передвигаться. – У меня в собственной семье бардак – разве ты не понимаешь, что это такое?!

– Успокойся, пожалуйста. Уже все равно ничего не исправишь…

– Где?! Где этот поганец?! – бушевал отец, хромая по комнате.

– Этот поганец мертв, Фима, – раздался от двери голос Акелы, и папа, точно наткнувшись на препятствие, остановился и развернулся к нему:

– Что… как ты сказал?!

– Слава убит.

– Кем, когда?! – на глазах становясь беспомощным стариком, пробормотал папа.

Я кинулась к нему, поставила плечо, давая опору. Он тяжело дышал и растерянно смотрел на Акелу. Тот стоял, скрестив руки на груди, и его лицо ничего не выражало – ужасная маска с черным кружком вместо левого глаза.

– Его застрелил снайпер вчера вечером. Тело только что увезли в морг.

– Почему… как вы смели не сказать… вчера?! – захрипел отец, раздирая рукой майку, как будто она душила его. Прореха обнажила синюю «звезду» под правой ключицей и верхнюю часть наколотой ниже церкви. Три купола с крестами – по количеству отсиженных сроков.

– Фима, ты не в том состоянии…

– Не в состоянии?! – загремел вдруг отец, отталкивая меня и устремляясь к Акеле. – Это тебе решать, что ли?! У меня сына убили – первенца моего! А ты… ты… падла, урою!!!

Ему удалось перехватить костыль и с размаху ударить им Сашу по плечу. Мой муж уклонился, но удар все равно вышел ощутимый.

– Папа, папа, прекрати немедленно! – кричала я, пытаясь отобрать костыль у разъяренного родителя, но тщетно.

В папу словно бес вселился и теперь гонял его по комнате, заставляя крушить все.

– Ну что ты стоишь?! – крикнула я, обращаясь к мужу. – Сделай что-нибудь!

– Ни хрена… ни хрена он не сделает… не сделает!!! – орал отец, размахивая костылем и обрушивая его на все, что видел, – стол, кресло, стена, с которой он сшиб картину, сама картина, большая напольная ваза, разлетевшаяся на черепки. – Не сделает – как не смог… не смог уберечь, защитить…