Три жены

Первым родился сын. Ия показала ему голенького человечка из окна роддома. Крохотное личико, сомкнутые реснички. Марк так закричал от радости, что ребенок проснулся и всхлипнул, чмокая губами. Ия погрозила мужу пальцем и отошла от окна кормить малыша. А Марк повалился на скамейку, раскинул руки, голову закинул назад, чтобы лучше прочувствовать этот взлет в заоблачные выси, куда никогда не заносит никого из простых смертных…

Имя он придумал заранее. Не сомневался, что первым родится сын. У него может родиться первым только сын, тут двух мнений быть не могло. Он назовет его Александром. Великое имя. Пусть затасканное в России тысячей неудачников, но все равно – смысл в нем заложен огромный. Пусть будет как Македонский, как Пушкин. Он не видел между ними разницы, они были просто великими людьми, самыми великими на свете. Они и еще его сын! Сашка.

Когда случалось Ие посмотреть на кого-нибудь из его друзей, или нет, даже не на друзей, а на какого-нибудь встречного незнакомого мужчину, он замечал, что у него дрожат руки. Он изо всех сил старался сдержать что-то страшное, накатывающее изнутри, но руки предательски дрожали. Она не замечала этого. Но инстинктивно, наверно, никогда не задерживала взгляда на чужих лицах. Он понимал, что ее взгляд безразличен, это не страшно, но жаркая волна захлестывала рассудок, оставляя красный сигнал: будь осторожен, держись, там, за этой волной, – страшное ничто. И он держался. Держался, как моряк в жестокий шторм: из последних сил, на последнем дыхании. Только вот руки предательски дрожали…

***

Дрожь охватывала все тело, выламывая суставы. Как тогда. Совсем как тогда. Но тогда они дрожали с похмелья. Нужно же было так расслабиться! Он тогда очнулся от забытья и никак не мог понять: где он? Чей это дом? Генкин? Если Генкин, то почему он не узнает его? Он выбрался из-под одеяла, посмотрел внимательно на себя в зеркало, висящее напротив. Отвернулся. Это было ему знакомо. Лицо помятое, одутловатое. Сейчас бы микстурки в рюмашке. Только чей же это все-таки дом? Он на мгновение замер. Из кухни разливался аромат кофе, и… послышалось тихое пение. Голос был молодой, женский…

3

Ольга возвращалась с работы, помахивая тонкой веточкой черемухи. По лицу ее скользила легкая улыбка. Но в этой улыбке чего-то не хватало. То ли краешки губ предательски вздрагивали время от времени, то ли брови порой сходились на переносице. Выражение лица плавало, превращая ее то в добрую фею, то в злую волшебницу. Сегодня ей было отчего сходить с ума. Но только – дома, там, где никто ее не увидит. Она старалась оттянуть момент своего возвращения, неторопливо шагая по парковой дорожке…

Ольга родилась повелительницей. Даже маленькой девочкой она никогда не была неуклюжей, нескладной, слишком шумной, быстроногой. Манеры, движения, грация, ум – все это было дано ей с пеленок. Но кто-то что-то, видно, напутал там, в небесах, когда вычерчивал линию ее судьбы…

Замуж она выскочила рано, в семнадцать лет, едва закончив школу, не раздумывая. Родители повздыхали немного, но и только. Партия была блестящей, по их разумению, ведь Оленька вышла замуж не за первого встречного, а за Лешеньку, сына известного академика Николая Сумарокова, о котором так часто в ту пору писали в газетах. Он был старше ее на шесть лет, но вел себя совсем как ребенок: водил ее в парк, на качели, смешил, покупал мороженое. О любви Ольга думала мало. Прислушиваясь к болтовне сверстниц, она давно поняла, что ее не трогают их страсти. Ни один мальчик не сумел затронуть не только ее сердца за семнадцать лет, но даже воображения, а вот с Алексеем ее воображение разгулялось не на шутку. Но не страстные поцелуи рисовало ей оно, не жаркие объятия. Имя Сумарокова было ключиком к обширным королевским владениям, и Ольге не терпелось переступить их порог полновластной хозяйкой.

Сразу после свадьбы молодожены переехали в однокомнатную квартиру Алексея. Что-то смутило здесь будущую королеву, как только она переступила порог. Не таким она представляла дом будущего мужа. Здесь было неуютно, то ли от выцветших обоев, то ли от странного, въевшегося в стены запаха, то ли от десятка пустых водочных бутылок, громоздившихся на кухне под пожелтевшей раковиной. Жену Алексей внес в квартиру на руках, и потом долгие годы, втаскивая мужа домой, Ольга вспоминала об этом, проклиная все на свете.

Уже через три месяца их совместной жизни Ольга до тонкостей разбиралась в различных этапах алкогольного опьянения и даже могла сказать «на глазок», сколько принял сегодня ее муженек. Раньше ей казалось, что алкоголизм – удел грузчиков в магазине, немолодых, помятых жизнью, пьющих от полной безысходности и собственной тупости. Теперь перед ней был мальчик из хорошей семьи, которого воспитывали две бабушки, мать, частные учителя, специальные школы. Но знание двух языков никак не сказывалось на нем, когда он приползал домой и засыпал прямо в коридоре. Ольга с отвращением смотрела на мужа и с ужасом думала о том, что от этого человека ждет ребенка…