Три жизни

Обида у Гайды словно вымерзла на снегу, нет злости на нее и у Димы. Мы, веселые и облегченные, садимся в «Ниву», а гончая тянется к нам из багажника и старается понять по нашим глазам: сердимся мы или же простили ее «упрямство»? Ей, Гайде, хорошо: пусть устала крепко, но не пешком, как мы тогда с отцом, а на машине едет после первого в жизни охотничьего поля. Дома ее ждет сытный ужин и уютно-теплая конура. Что-то и кто-то приснится гончей за длинную ночь. А мне сорок лет назад ничего не приснилось на родимых полатях: не помню, как разболокли, как очутился под одеялом. И только теперь, когда давно нет в живых отца, все чаще и чаще слышу во сне тятин голос:

— Сынок, Вася, где ты?!