Три жизни

— Никакая я не скотина, что бы там ни говорила на этот счет Меланкта. Зря я только мучился и голову себе ломал. Начиналось-то у нас все по-честному, и каждый сам отвечал за то, чего он хочет, а не за кого-то другого. И Меланкта Херберт пошла на это точно также, как и я пошел, потому что ей так этого хотелось, что она готова была вынести все, что угодно. И поэтому думать имеет смысл только о том, что было на самом деле. Я и правда не знаю теперь, на самом деле она меня любит или притворяется. И выяснить, на самом деле она меня любит или притворяется, я не могу никак. Единственное, что я знаю наверняка, так это что с самого начала я не заставлял ее быть со мной. Меланкта должна разбираться со своими собственными несчастьями сама, точно так же, как я разбираюсь со своими. Каждый человек должен делать это сам, хочет он того или не хочет, если, конечно, несчастья у него настоящие. Меланкта просто не помнит, как оно все было на самом деле, когда говорит, что это я все начал, и что все беды тоже от меня. Видит бог, я и не трус, и не скотина какая-нибудь, и не был никогда по отношению к ней ни тем, ни другим. Я просто пытался быть честным, и так оно теперь между нами и будет, и каждому придется со своими несчастьями разбираться самому. И на сей раз я точно прав, как никогда.

И после этого Джефф лег и уснул, и ему было покойно, и бесконечная пытка у него внутри прошла.

— Знаешь, Меланкта, — начал Джефф Кэмпбелл на следующий же раз, когда у них с Меланктой выдалось время поговорить между собой как следует, наедине и никуда не торопясь. — Знаешь, Меланкта, я иногда подолгу думаю над тем, что ты тогда сказала насчет того, чтобы всегда быть на высоте и никогда не ныть, и все такое. И у меня такое чувство, Меланкта, что я не совсем понимаю, что это значит — не ныть. У меня такое чувство, что говорить в этом случае нужно не о том, как человек себя ведет сразу после того, как его отделали, и это как бы и значит, что он на высоте, а о том, как он станет вести себя потом, когда у него пойдут всякие болезни от того, что его избили, и все такое, и его придется лечить не год и не два, и семья с ним намучается, и все такое, вот тогда-то как раз и важно, сможет человек все это терпеть и не ныть, вот это я бы и назвал настоящей смелостью.

— Что ты хочешь всем этим сказать, Джефф?

— Мне просто кажется, что не ныть — это значит вообще не показывать виду, что и где у тебя болит. Мне просто кажется, что если у тебя от всяких там проблем и неприятностей разболелась голова и ты всем вокруг показываешь, как она у тебя болит, так это примерно то же самое, что вопить во всю глотку, ой, ой, как больно вы меня ударили, пожалуйста, мистер, только не делайте мне больно, и смелости в этом ровно столько же. Мне просто кажется, что многие люди считают себя не могу какими крутыми просто потому, что им пришлось перетерпеть что-то такое, что мы все так или иначе вынуждены терпеть в этой жизни, и каждый человек терпит, и никому из нас это не нравится, но только при этом большинство из нас не начинает от этого считать себя не могу какими крутыми, только оттого, что им пришлось все это вытерпеть.

— Я поняла, что ты хочешь сказать всем вот этим, что ты мне тут сейчас сказал, Джефф Кэмпбелл. Это ты просто так жалуешься на меня за то, что я не хочу больше терпеть от тебя всего того, что ты делаешь, всей этой жестокости. Хотя с тобой всегда так, Джефф Кэмпбелл, если хочешь знать. Никогда в тебе не было ни на грамм благодарности за то, что я все время тебя прощала и терпела все это.

— Я тебе однажды уже говорил это в шутку, Меланкта, а теперь скажу всерьез. Тебе почему-то кажется, что ты имеешь право лезть туда, где делать тебе совершенно нечего, и говоришь при этом, я, мол, такая смелая, и никто не сможет сделать мне больно, а потом, как всегда, что-то такое происходит, и тебе становится больно, и ты выставляешь эту боль напоказ, всем и каждому, и говоришь при этом, я, мол, такая смелая, и никто мне больно и не делал, а если и сделал, то не имел на это никакого права, и вот вам результат, смотрите все, как я страдаю, но только не думайте, что я стану ныть по этому поводу, не дождетесь, хотя, конечно, каждый порядочный человек, который видит, как я страдаю, просто обязан посочувствовать мне и помочь чем может. Иногда я и в самом деле не понимаю, Меланкта, чем же это лучше и круче, чем самое обычное нытье.

— Ну, конечно, Джефф Кэмпбелл, а чего еще от тебя ждать, такой уж ты уродился, и никогда ты ничего не понимал и не поймешь.

— Так точно, Меланкта, и в этом мы с тобой похожи. Тебе-то, конечно, кажется, что ты единственный человек, который знает, что такое настоящая боль.

— А разве не так? Мало того, я еще и единственный человек, который знает, как с этой болью справиться. Нет-нет, Джефф Кэмпбелл, я и рада была бы любить кого-нибудь действительно стоящего, но так уж я устроена, что, видимо, никогда в этом мире такого человека мне просто не найти.