Три жизни Юрия Байды

Они присели на корточки и вытолкнули набитую землей бочку из-за укрытия. Подпирая плечом, руками, Юрась покатил ее в сторону дзота. Варухин семенил рядом на корточках, как утка. Вражеский пулемет ошалело лупил, но черный цилиндр неуклонно приближался. Немцы поняли замысел партизан. Бока бочки были сплошь покрыты пробоинами, из отверстий несло смрадом, от раскаленных пуль дымилась земля. Чем ближе к амбразуре, тем жестче удары, тем тяжелее толкать бочку-щит — начался скат кладбища. Варухин полз рядом, подталкивая бочку плечом. Пулемет сек ее в упор. Вдруг грохот точно обрезало: тишина.

Юрась выглянул осторожно: не собираются ли немцы в него самого запустить гранату? Людей не видно, а шагах в двадцати зияет амбразура дзота. Протянул руку назад, шевельнул пальцами. Варухин сунул ему связку гранат. Юрась размахнулся, бросил. Что-то звякнуло, и грохот встряхнул бочку. Комья земли саданули по спине Юрася. Он вскочил, протер запорошенные глаза и одним махом перепрыгнул через окоп, распластался. Из умолкнувшего дзота тянулся вонючий дым, в дыму что-то качалось. Присмотрелся — шмайссер. Отброшенный взрывом, он повис на колючей проволоке. Юрась сорвал его, клацнул затвором, пустил очередь вдоль окопа. Стрельба усилилась, стреляют со всех сторон. Юрась растерялся: куда наступать? Где свои? Где противник? Наконец слева, приглушенная пальбой, донеслась команда:

— Впер-р-ред! Впер-р-ред!

Юрась бросился вдоль окопа, споткнулся обо что-то, едва удержался на ногах. Успел заметить: на дне окопа кучей лежали гранаты с длинными деревянными ручками. Схватил одну, пригибаясь побежал дальше. Поворот, и — бац! — в него врезался фриц. Стукнулись грудь в грудь и, точно бильярдные шары, — в разные стороны. Юрась потерял равновесие, упал навзничь, фриц уткнулся в стену окопа, растопыря руки и обалдело тараща глаза на Юрася. Его рот хватал воздух. В глазах Юрася пошли круги, не зажившая рана на голове давала о себе знать, а солдат, дрожа отвисшей челюстью, уже поднимал автомат к груди Юрася, но выстрелить не успел. Юрась что было сил бросил в него гранату с деревянной ручкой и попал ему в голову. Немец зашатался. Юрась быстро вскочил, выхватил из рук оглушенного врага оружие, толкнул прикладом в спину.

— Форвертс! Форвертс! — крикнул запомнившиеся со школы слова и погнал впереди себя как живой щит. Немец бежал впритруску, нелепо размахивая длинными руками и вытирая на ходу кровь с лица. Послышалась русская команда, по голосу Юрась узнал Афанасьева и понял: кладбищенская высота с дзотами — в руках партизан.

— Хальт! — крикнул он пленному. Тот остановился, вобрал голову в плечи. Шея его побагровела, складка кожи опустилась на воротник. Только сейчас Юрась разглядел, что это офицер. Показался Варухин, за его спиной висел шмайссер. На вопросительный взгляд Юрася он самодовольно ответил:

— Трофей!..

Быстро пробежала разгоряченная Васса, через плечо у нее — сумка с красным крестом. Наткнулась на партизан, обрадованно заулыбалась. Вдруг увидела немецкого офицера, подалась испуганно назад: это был первый враг, с которым она встретилась так близко.

Юрась посмотрел на фляжку, висевшую на ремешке у Вассы на боку, вытер тыльной стороной ладони пересохшие губы. Васса заметила его взгляд, поспешно отвернула пробку, протянула ему фляжку. Он сделал три больших глотка, потряс посудиной, повернулся к Варухину: не хочет ли он попить? Тот отказался. Юрась вернул посудину Вассе, поблагодарил. Васса радостно сказала:

— А Рачихина Буда наша!

Юрась отрицательно покачал головой. По ту сторону села все еще раздавались выстрелы. Откуда-то сверху спрыгнул Афанасьев, и тут же из боковой ячейки окопа возник Купчак. Офицер с опухшим окровавленным лицом смотрел исподлобья на окружающих. Купчак спросил раздельно:

— Кто такой? Из какой части?

Офицер, шевеля распухшими губами, что-то промычал. Варухин, стоявший ближе всех, разобрал его бормотанье, перевел:

— Я есть честный немецкий офицер, бандитам не отвечаю…

— А-а! Ну тогда расстреляйте честного убийцу! — приказал Купчак, мрачнея.

— С удовольствием, — ответил Варухин и увел офицера.

Наступило утро, стали отчетливей видны серые кровли хат, дым от пожара, небо, рябое от туч, похожее на рачихинобудскую площадь в буграх и ухабинах — только что не опутано колючей проволокой…

Возле кузни Куприяна сидел на колоде Коржевский, поблизости стояли связные, постепенно к ним стали стекаться партизаны, еще не остывшие от боя. Командиры взводов докладывали Коржевскому и торопливо удалялись, озабоченные делами.

Вызволенных детей-заложников определили временно в просторную хату сельской управы. Женщины топили печи, грели в чугунах воду — мыть ребят. Во дворе Васса перевязывала захваченных в плен раненых немецких солдат. За ними пришел партизан, повел на допрос.