ТриАда

На перекрестках прилегающих улиц застыли скульптурные головы четырех элементов конструкции феерического звездного балета, древнейшие наименования которых – Воздух, Вода, Земля, Огонь. Справа площадь украшали гордая орлиная голова и голова льва; слева – голова быка и лицо ангела. Взоры квартернера Священных были обращены к центру. Эти четыре элемента и составляют в своих многообразных лего-сочетаниях и толкованиях то, что мы именуем Царством Природы.

На постаментах бледных монументальных фигур были видны высеченные девизы: oser, savoir, se taire, vouloir – «знать, хотеть, уметь, молчать». Как утверждают – необходимые качества для проходящих коридорами «дворца изобилия» или колледжа «силовых единиц», где с годами, от воплощения к воплощению, человечество овладевает «четырьмя видами силы» и при конструктивной магической работе, продвинутые ученики начинают именоваться «сеятелями».

На столбах, украшенных гирляндами в форме музыкальных инструментов – гитар или саксофонов, солнечных очков и нот; на фуршетных столах, к которым можно подойти в перерывах и перехватить легкую закуску, запив ее коктейлем или мартини; на стенах площадных зданий – были развешены виниловые пластинки, плакаты современных или когда-то модных и известных страннику исполнителей. Тут и там были разложены муляжи и настоящие, и картонные театральные реквизиты. Все было оформлено в яркие и сочные эротические краски в тренде стиляжных времен. Ближе к центру танцпола фиолетовый, салатовый, розовый, жёлтый и оранжевый цвета ожидаемо сливались и интегрировались в бело-золотой гамме.

Танцевальный круг на площади для трущихся задами – постепенно заполнялся напыщенной, разновозрастной публикой, в ярких винтажных нарядах на вихляющихся телах для участия в самом главном развлечении праздника. На вечерние танцы стекались костюмированные в пестро-полосатые рубашки и пиджаки старики, подтягивалась и драчливая молодежь в белых костюмах, усыпанных гирляндами микроскопических лампочек, с брюками «а ля-морской клеш», в шляпах и с «коками» в стиле легендарного музыканта. Девушки и потешные старушки в стильных платьях с узким верхом и пышным низом, с длинными перчатками на руках и лаковых туфлях на высоком квадратном каблуке. Сочетания цветов в одеждах вислозадой старушечьей рати, вероятно для создания потерянного в облаках маразма образа шаловливой молодушки, нередко были совсем безумными. Яркие носочки, косынки и шарфики из шифона поверх дряблой кожи, и много-много крупных нелепых украшений. Вызывали снисходительные усмешки их коротенькие платьица, во всевозможных цветочных узорах и в горошек всех калибров, едва накинутые на, и чуть прикрывающие «апельсиновые корки» татуированного целлюлита. И это всё и вся с восторженным ревом, как на плясках в сельском клубе, приветствовалось разгоряченным шабашем толпы.

Танцплощадка была оформлена сияющими искусственными изумрудами и ложным золотом. Сквозь распахнутый эллипс киноварных врат была видна танцующая женская фигурка, в тонких позах погибающей, сгорающей от ревности Одиллии, своей тенью так похожая на звездную богиню города. Она исступленно вила кружева танца в центре голубого пламени, осыпаемая серебряными блёстками света, сплетая изысканную хореографию в торжествующие петли змеиного коварства любви.

Девушка была совсем обнажена и русые кудри разметались вдоль стройного тела. Заключенная в сияющее кольцо софитов, она обессилено-радостно плыла, едва касаясь земли. Лицо ее излучало светлое торжество слияния геометрий тел и размеров, «познающих метафизические истины зодиака, и уже не нуждающихся в идиомах и поэтическом восторге».

Странник

Поэтической словесной мишурой не обманешь вкусившего, снявшего и отбросившего покровы с женского тела – того, кто в её гендерные разъятия с наслаждением погрузился. Это познание самого простого в естестве собственного и женского тела осознается, как высшее из доступных нашей ментальности проявлений природности.

«»

Руки девушки сжимали два горящих факела, и в отблесках окружающего пламени она была подобна демону Лилит, прародительнице Еве в огненных объятьях искусителя. Она экстазировала в танце телесных радостей, отверженная от ликов священных животных. Казалось, повторяя драму Эдема, она овладела тайной удовольствий и с явным желанием флиртовала с областью «низких» чувств изумрудного Змия, плотно обвивавшим ее фигуру. Змей стиснул круг, склещил хвост в пасти и замкнул кольцо своих объятий, коварно склеив одурманивающей слизью высокие стремления женской души, разменяв духовный труд сердца на плотский жар сплетения и оттеснив во внутренний предел её высокие помыслы.

Десс