Триада

– Это у вас на вышке камера? – заинтересованно спросил Гена Валерьев.

– Да.

– А ей управлять можно?

– Можно. – Лесничий перещелкнул какие-то рычажки на панели управления, покрутил колесики, и камера, проделав за пару секунд недавний Генин путь, уперлась в «Комету».

– Здорово! – воскликнул юноша. – А если увидите, что кто-нибудь костер жжет?

– Приедем и надаем по ушам, – спокойно ответил лесничий.

«Проверим», – подумал Гена, поблагодарил за телефон и попрощался.

«Проверим-проверим…» – думал он, пробираясь по сумеречному лесу. – До темноты надо успеть».

Облюбованная полянка с густой сочной травой, растущей на слегка кочковатой, но всё-таки достаточно сухой местности, оказалась там, где ей и полагалось быть. Подрагивая от радости, нетерпения и вечерней прохлады и приглаживая траву объемистым черным пакетом, Гена Валерьев пересек полянку и на кромке леса, защищенной с открытой стороны большим кустом, остановился. «Лучше и не придумаешь», – решил он и с трудом извлек из пакета бело-красный шерстяной рулет, расстелил одеяло на траве, после чего ушел за хворостом.

Юноша гордился умением разжигать костер с одной спички – научился у деда-сибиряка. Получилось и в этот раз: огонек охотно ухватился за беленький язычок бересты, выглядывавший из ловко сконструированного шалашика, проник внутрь, жадно накинулся на нежнейшую древесную снедь, разросся, вырвался за стены недавнего обиталища, воспламенив их, и, юный, прекрасный, ласковый, заплясал перед своим повелителем.

Вечерело, на небе проявлялись звезды, мир становился всё серьезнее и торжественнее; горел, чуть потрескивая, костер, и Гена Валерьев зачарованно смотрел на вековечный ручной огонь, попаляющий зеленую траву, отгоняющий комаров и не видимый ниоткуда, даже с дозорной вышки лесничества. Но цепенящие чары рухнули вместе с огненным шалашиком, и юноша встрепенулся, подбросил дров, подтянул к себе черный пакет с пивом, хлебом и фонариком, нащупал на одеяле длинный свежесрезанный прутик и энергично потер руки. Ему было хорошо, ему было несказанно хорошо, ему было так хорошо, как бывает в детстве, когда ночью тайком унесешь к себе в постель какую-нибудь вкуснятину или просто хлеб с солью и, с головой забравшись под одеяло, замирая от счастья, жуешь добычу, а наутро нужно сметать крошки с простыни, тоже тайно, и это – продолжение игры, новый виток счастья…

Гена сидел у костра, жарил хлеб, нанизанный на прутик, пил пиво из стеклянной бутылки и с удовольствием вспоминал ушедший день: промозглое утро под хмурым небом, поездку в автобусе, русалку на качелях, комнатку в зеленом домике, вкусный завтрак, солнечный поход в лесничество и обратно. Затем была игра в бадминтон через волейбольную сетку – с Валей Велиной, с Артуркиной Олей, еще с кем-то, без счета, на счет, навылет, он вылетел наконец, а ракетки с воланчиком вернули лишь к ужину. Но ужину предшествовал обед, состоявший из первого, второго и третьего, так что Валерьев изумился себе, поскольку съел всё подчистую и попросил добавки. Потом было много важного и интересного: юноша бродил по лесам и долам, дружески похлопывал высокие муравейники и с наслаждением нюхал слезоточивую ладонь, гонялся за серыми и зелеными ящерками и крохотными древесными лягушками, совершал географические открытия, как то: болото, полянка для разведения костра, село с запертой деревянной церковью. Еще Гена успел поиграть с Валей и Олей в студенческую балду (словесную игру, приятно освежающую мозги), понаблюдать за физкультурными занятиями девочек-гимнасток, поужинать, почитать на русалочьих качелях, лужица под которыми пересохла, и купить в киоске любимое пиво.

Положив опустевшую бутылку в пакет и доев хрусткий хлеб, юноша посмотрел на часы, на голодные, укоризненно помаргивающие угли, на бесконечное звездное небо и стал собираться. Когда костер, затушенный по-пионерски, возмущенно отшипел и умер, Гена зажег фонарик и пошел через полянку, но вдруг остановился и щелкнул переключателем. Электрический свет исчез, остался лишь природный, в том числе и заставивший Валерьева замереть на месте: вся полянка была испещрена белыми точками, светящими то ярче, то тусклее, то угасающими, то зажигающимися вновь. Казалось, что небо стряхнуло с себя лишние звезды и они лежали здесь, под ногами, но были такими же недосягаемыми, холодными и гордыми, как их небесные собратья. Гена так и не узнал, как же выглядят светлячки: при его приближении они гасили светильники.

Вскоре он оказался в лагере: полянка таилась неподалеку. В клубе, пристроенном к столовой, цветомузыкально пульсировала дискотека, кто-то брел расплывчатой походкой меж ночными соснами, светили редкие фонари, окна зеленого домика были желтыми.

Глава восьмая