Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Мне представляется, что «подобные подобия» Дионисия Ареопагита, тесно связанные с катафатическими обозначениями, ближе всего стоят к тому, что современная эстетика понимает под художественным образом. При этом они обладают особой номиноцентрической ориентацией. В основе таких образов чаще всего стоит имя, которое осмысливается как вроде бы указывающее своим содержанием на сущность именуемого. И уже из имени и вокруг имени разворачивается некое символическое изображение, т. е. визуально представимый образ, который может быть и реально изображен средствами искусства, чем активно воспользовалась последующая христианская иконографическая традиция. Этот образ имеет свой архетип в метафизической реальности, но далеко не всегда, согласно Ареопагиту, он визуально совпадает с ним, ибо, как правило, все эти «подобные», визуально представимые, образы являются символами, т. е. практически далеки от изоморфима образов, в принципе невизуализируемой, не имеющей видимого облика, духовной реальности. При этом они дают сознанию реципиента некое яркое невербализуемое духовное представление об этой реальности. В этом их главное значение в христианской культуре по крайней мере. Между тем с подобным принципом изображения, точнее символизации неизобразимого в визуально доступных образах, мы встречаемся практически во всех религиозных культурах с древнейших времен до XX в. по крайней мере. Это понимание станет, как известно, одним из краеугольных камней сложившихся позже византийского богословия и эстетики иконы.

На этом я хотел бы завершить письмо, которое, понятно, скорее тяготеет по жанру к статье, чем к обычному письму. Однако мы уже давно договорились и пользуемся этим регулярно, что в нашу переписку органично вплетаются тексты, выходящие за рамки собственно эпистолярного жанра. Вот и последние письма Вл. Вл. и Н. Б., конечно, из этого ряда, что не снижает их значимости в контексте всего огромного древа Триалога, а скорее повышает градус нашей касталийской игры.

С дружескими чувствами и ожиданием новых вестей и соображений по предложенному вашему вниманию тексту. Вскоре пришлю и его завершение, а затем приступаю к размышлениям (надеюсь, письменным) над вашими письмами. Интереснейшая информация, содержащаяся в них, побуждает к каким-то новым поворотам сознания.

В. Б.

227. В. Бычков

(12.07.12)

Дорогие друзья,

завершил, наконец, и второй фрагмент по символологии «Ареопагитик» и посылаю его вам на доброжелательный суд. Между тем в голове уже клубятся образы совсем другого порядка — поэзия и визуальные образы символистов, которые воскресли в моей памяти под магическим воздействием ваших последних писем: Моро, французский символизм и т. п. Временно с грустью и радостью духовной расстаюсь с Ареопагитом, но его идеи, надеюсь, существенно обогатят наши штудии более современной символологии.

Итак, продолжаю «Ареопагитики».

Другой тип символических образов Дионисий Ареопагит называет «неподобными подобиями»; он строится на принципе, противоположном катафатическому обозначению, именно не на утверждении, но на «отъятии» (aphairesis). Именно этот тип образов сам Дионисий называл собственно символическим и посвятил ему трактат «Символическое богословие» — самый большой по объему из трех трактатов, напрямую посвященных символологии. В самом лаконичном трактате «О мистическом богословии», завершающем «Ареопагитики», Дионисий разъясняет, что катафатическим образам он посвятил два трактата — более краткий «Богословские очерки», посвященный в основном толкованию тринитарной и христологической символики, и развернутый — «О божественных именах». И только по написании этих трактатов он перешел к «Символическому богословию», занимающемуся неподобными подобиями, т. е. образами «божественного отъятия», как он сам именует символы, от противного (оттого, что совершенно не присуще Богу, полностью противоположно Ему) обозначающие Бога и его свойства.

Эти три трактата, поясняет Дионисий, знаменуют собой путь образно-символического восхождения к Богу. «Символическое богословие» — низший, поэтому он наиболее многословный. Выше находится «О божественных именах» и еще выше «Богословские очерки». Поэтому он наименее объемный из всех трех. Согласно Дионисию, чем выше мы поднимаемся по ступеням духовного совершенствования, чем ближе подступаем к Богу, тем более вступаем в области, где слова и какие-либо образы оказываются бессильными. Поэтому трактаты становятся все более краткими. Увенчивает же этот путь самый краткий трактат «О мистическом богословии», в котором описывается переход от образно-символического постижения Бога к мистическому, где утрачивают всякий смысл образы, символы, слова, и «ум» погружается в божественный мрак, «совершенную бессловесность и неразумение».