Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Относительно этой задачи, поставленной франкфуртским мыслителем перед эстетикой, я мог бы в нашем кругу «как на духу» признаться, что еще задолго до знакомства с книгой Адорно в начале нашего столетия я начал решать эту задачу. Фактически все мое Эстетическое Древо, насчитывающее огромное количество статей, книг и других текстов, посвящено поискам решения этой задачи, которую я всегда ощущал интуитивно как свою собственную. Могу ли я сегодня определить этот «дух», — думаю, что нет. Более того, я убежден, что вся его сила в том и состоит, что он принципиально неопределим, но хорошо ощутим всеми, обладающими достаточно высоким уровнем эстетического чувства. Во всяком случае, все основные теоретические темы моей эстетики: понимание эстетического, искусства, художественного образа и художественного символа, формы-содержания, а в последние годы и поиски духа символизма и духа сюрреализма, — имплицитно посвящены поискам решения задачи, поставленной Адорно перед эстетикой будущего, независимо от того, какой совокупностью терминов и понятий в конце концов будет записано это решение. И ближе всего к тому, что Адорно называет духом произведения, стоит мое понятие художественного символа, который ничего не символизирует в общепринятом смысле, но открывает путь реципиенту к гармонии с Универсумом.

Из приведенных суждений наиболее именитых эстетиков XX в. о художественном содержании и художественной форме, а они или впрямую говорят о них или выражают их с помощью других понятий, вытекает одно и то же заключение: художественное содержание — это особым, именно художественным образом оформленное/созданное содержание, не имеющее ничего общего ни с каким другим содержанием. А художественная (или эстетическая) форма — особая, специфическая, именно художественная форма, которая не столько оформляет что-то (содержание, идею, смысл и т. п.) извне данное, сколько созидает его в процессе своего формообразования. Сознавая эту амбивалентность художественной формы и художественного содержания, приведенные здесь философы, хорошо чувствовавшие сущность эстетического, как и некоторые другие, дают достаточно сложные описания ее, показывая тем самым, насколько трудно поддается вербализации сущность эстетической материи.

Более того, на основе всего сказанного можно сделать вывод, что на сущностном (или метафизическом) уровне понятия «художественное содержание» и «художественная форма» почти синонимы. Чтобы не объяснять это каждый раз, я счел более практичным использовать термин-неологизм «форма-содержание», который по существу также является синонимом названных понятий, стягивая их в одно, на что и указывает его имя. При этом надо иметь в виду, что «форма-содержание» обозначает некий многоуровневый феномен, имеющий слоистую структуру. Об этом немало писали некоторые эстетики XX в., особенно подробно Николай фон Гартман и Роман Ингарден, говоря о многослойности художественной формы или произведения искусства. Одни слои формы-содержания ближе к материи и материалу, из которых и на которых строится произведение искусства, другие — к его формальной организации, а третьи уже ближе к неким духовным материям, которые и называют цитированные выше эстетики кто — художественным (эстетическим) содержанием, кто поэтической материей, кто — первообразом, кто — духом произведения.

Я думаю, не будет ошибкой употребить здесь и понятие художественности как сущностной особенности, предмета и метафизического смысла формы-содержания произведения искусства. Ради нее в конечном счете и создаются подлинные произведения искусства, хотя, как справедливо подчеркивал и акцентировал Адорно, говоря о духе произведения, большинство художников даже и не подозревают этого, имея перед собой какие-то более утилитарные цели и задачи. Н. Гартман, между прочим, видел смысл художественной формы именно в этом, утверждая, что любая подлинная (т. е. состоявшаяся) художественная форма прекрасна и доставляет созерцающему наслаждение.