Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

О Босхе и духе апокалиптизма

374. В. Иванов

(11.09–02.10.15)

Дорогой Виктор Васильевич,

на сегодняшний день я наметил себе скромную задачу: отослать Вам дополнительные материалы ко второму тому «Триалога», но снова «пепел Клааса» застучал в моем сердце и побуждает хотя бы один часок посвятить размышлениям о Босхе, вызванными вчерашним просмотром присланного Вами файла Двенадцатого разговора.

Почему же я молчал раньше? Ответ элементарно прост.

Ваше Четвертое письмо о сюрреализме я получил уже только после прибытия из Италии. Вы же в то время отправились на брега Атлантического океана. Поэтому не имело смысла беседовать с опустевшими креслами моих собеседников. И я занялся просмотром своих эпистол, предназначенных для публикации в «Триалоге 2». Это дело кропотливое, берущее много сил и оставляющее мало времени для метафизических раздумий.

Конечно, Ваши сюрреалистические мысли не оставляли меня и бродили во тьме моего подсознания, выбрасывая на поверхность какие-то дали-и-мирообразные формы, словом, побуждали предаваться психическому автоматизму без письменной фиксации возникающих ментальных завитков. Я успокаивал себя, говоря, что на хлынувший на меня поток Ваших писем мне все равно не удастся ответить подобающим образом, поскольку до сдачи Мамонта в издательский зоопарк осталось времени в обрез. Поэтому я решил, что лучше спокойно созерцать экспонаты Вашего виртуального Музея, а не строчить наспех письмецо о своих взглядах на сюрреализм. Вот и сейчас, вопреки возникшему соблазну, мне нужно удержаться в тесных рамках частного вопроса, а именно: веял ли дух сюрреализма над Босхом и проявлялся ли он в его творчестве?

Вы даете на него однозначно отрицательный ответ (с небольшими, правда, оговорками) и рисуете впечатляющую картину корчей Вашего собрата и собеседника, судорожно заглатывающего валокордин, услышав о подобном кощунственном утверждении. Отдавая должное Вашему состраданию и заботе о моем душевном покое, замечу, что картинка, к счастью, не соответствует действительности по совершенно простой и ясной причине, потому что я не имею ничего против отрицания за Босхом права быть причастным духу сюрреализма и могу лишь с радостным удовлетворением свидетельствовать о гармоническом согласии с Вашим мнением. Но пришли мы к нему на разных путях.

Согласно моим метафизико-синтетическим исследованиям, проводимым с 60-х годов, творчество Босха принадлежит ко второй ступени символизации, обозначенной мной в свое время как розенкрейцеровская, которая принципиально отличается от третьей, а именно, сюрреалистической ступени. Поэтому в Босхе для меня и нет места действию духа сюрреализма, определяемого мной как дух демонический в отличие от духа розенкрейцеровского, иными словами, от духа христианского эзотеризма. Пронизанные этим духом сочетания несочетаемого создаются на основании эзотерически-оккультных знаний и опытов, а не являются проявлением субъективной фантазии.

Мы в своих дискуссиях через эту ступень перескочили. Я занимался более рассмотрением остатков первой ступени символизации, как она дана в мифологии и ее трансформациях в символизме второй половины XIX века, и откладывал сюрреалистическую проблематику на далекое будущее, будучи не в силах совладать с набегами минотавров, кентавров и единорогов. И теперь уже я вряд ли смогу наверстать упущенное.

Краткая характеристика второй ступени сочетания несочетаемого дана была мной еще в конце 60-х годов, и у меня нет повода от нее отказываться, несмотря на огромный накопившийся материал. Позволю себе себя же и процитировать для экономии времени: «Христианские эзотерические символы как основа сочетания несочетаемых форм внешнего мира. На этой ступени (в сравнении с первой, „астрально-оккультной“. — В. И.) достигается большая степень свободы. Художник полагается на свой внутренний опыт, используя оккультные знания для выражения своих сверхчувственных переживаний. Одновременно для изображения областей потустороннего мира, в которые он еще не мог подняться, он использует описания Высоких Посвященных».