Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Пожалуй, этих кратких сведений достаточно, да и они, возможно, лишние. Даже если кто-то оспорит вновь атрибуцию, данную Жако (главным хранителем Страсбургского музея), основным для меня остается непосредственное впечатление, которое оставляет картина. Хочется сравнить ее — уже в пространстве воображаемого музея — с «Афинянами» Моро и «Минотавромахией» Пикассо. У Моро представлен момент жуткого приближения Минотавра из глубин лабиринта к обреченным на смерть афинянам. Минотавр Пикассо вторгается в мир людей с моря. У Шеза — в согласии с традицией — изображен Тесей-победитель. Своим ростом он раза в полтора превышает фигуры не только избежавших гибели афинских юношей и девушек, но и самого Минотавра. К ногам Тесея припадает Ариадна (так кажется), по своим размерам производящая впечатление маленькой девочки-подростка. Художник желал такими преувеличенными размерами подчеркнуть мощь античного героя и сделать тем самым понятным его победу над чудовищем. В то же время они (размеры) привносят какой-то «сюрреалистический» элемент в спокойно уравновешенную композицию, созданную по канонам классицизма, окрашенного пуссеновским влиянием. Не без сюрреалистического оттенка смотрится и тело Минотавра, бездыханно распростертого на каменном полу критского лабиринта. Оно по размерам приближается к фигуре Тесея, но отличается грубым, так сказать, плебейским характером. С жутковатой убедительностью написана бычья голова Минотавра с высунутым в агонии языком. Шезу удалось миновать соблазн ее реалистической трактовки и, не погрешив против анималистической достоверности, придать ей вид, пробуждающий какой-то тошнотворный эффект.

Шез хотел держаться в рамках иконографической традиции, восходящей к античности и отдающей предпочтение образу Тесея, уже вышедшего победителем из борьбы с Минотавром. Учитывая исторический контекст, в котором была написана эта картина, в ней можно усмотреть и определенную «просветительскую» тенденцию: триумф светлого и героического разума над тьмой чудовищных предрассудков. Если же Шез был роялистом (ничего не знаю о его убеждениях), то следовало бы истолковать всю сцену как визуализированную мечту о желаемой победе монархии над революцией. Образ Тесея подчеркнуто аристократичен, тогда как Минотавр, попираемый ногой героя, явно напоминает мятежного плебея. Картина была написана около 1791 года, когда еще внешне сохранялась монархическая форма правления, окончательно ликвидированная в 1792 г. Политический подтекст картины допускает разные интерпретации (гипотетические домыслы). По существу, иконография битвы Тесея с Минотавром несет на себе отблеск борьбы олимпийских богов с хтоническими титанами и не имеет ничего общего с идеалами Просвещения XVIII века, но нельзя отрицать тот факт, что миф о Минотавре уже в эллинистический период использовался для выражения определенных мировоззренческих и даже политических идей. После распада державы Александра Македонского изображениям Тесея, победителя Минотавра, придавалось аллегорическое значение. Они должны были восприниматься как аллегории мощи того или иного эллинистического царя. Одна из таких статуэток малого размера, но большой пластической экспрессии хранится в берлинском Старом музее (Altes Museum).

Триумфалистический мотив полностью отсутствует на картине Гюстава Моро. К ней приложима эстетическая категория жуткого. В этом заключается принципиальная новизна его интерпретации прадревнего мифа, тогда как большинство художников XIX века предпочитали изображать сам момент схватки, когда стала несомненной победа Тесея. Типичным примером такого подхода является статуя Жюля Этьенна Раме (1796–1852), установленная в Люксембургском саду в 1826 году. Явно, что Моро ее видел, но сознательно отошел от традиционного мотива. Тесей замахивается дубиной на поверженного, но еще живого Минотавра, одной рукой опирающегося о землю, а другой — пытающегося предотвратить смертельный удар. Скульптурная группа отличается повышенной динамикой в отличие от полной созерцательного покоя фигуры Тесея работы Антонио Кановы, когда герой, опираясь левой рукой на огромную дубину, философически спокойно рассматривает труп критского чудища…

…все пошло-поехало в сторону классицизма…

(25.01.14)

…не дожидаясь вмешательства насмешливой тени, приоткрою завесу над запутанным ходом ассоциаций, вовлекающих в лабиринт «Воображаемого музея»; сознаю: возможны старческие повторения…

исходный пункт всех рассуждений в данном письме: выставка Пикассо: «Минотавромахия»…

…Некто в черном тяжко вздохнул, но ничего не сказал…