Тряпичная кукла

Заняв привычное место в первом ряду, ближе всех к скамье подсудимых, Саманта вдруг поняла, что белое платье, сшитое ею самой, немного коротковато. Она положила на колени папку с делом, к большому неудовольствию похотливого старика, старшины жюри, который в первый день слушаний чуть не растоптал соседа, желая непременно устроиться рядом с ней.

В отличие от залов судебных заседаний, воспетых в американских фильмах, где элегантно одетому обвиняемому полагается восседать за одним столом с защитниками, в Олд Бейли подсудимый сидел перед грозной аудиторией в полном одиночестве. Невысокие, но толстые стеклянные перегородки, окружавшие его возвышение, еще раз подчеркивали, что человек, оказавшийся внутри, представляет для остальных большую опасность.

Что он виновен – пока не доказана его невиновность.

Прямо напротив скамьи подсудимых, слева от Саманты, сидели судьи. Над креслом в центре зала – единственным, которое за время всего разбирательства оставалось свободным, – на фоне герба королевства висел меч с золоченой рукоятью. Судебные секретари, обвинение и защита располагались в центре; галерка для публики у дальней стены была битком набита экзальтированными зрителями с осоловевшими от недосыпа глазами, которым, чтобы заполучить места и стать свидетелями окончания этого умопомрачительного процесса, пришлось на ночь разбить лагерь у входа в Олд Бейли. В глубине зала, на забытых Богом местах под галеркой, сидел разномастный мелкий люд, так или иначе причастный к процессу: эксперты, мнение которых адвокатам могло понадобиться, а может и нет; судебные клерки; ну и, конечно, полицейский, арестовавший подозреваемого, – детектив по прозвищу Волк, Вильям Оливер Лейтон-Коукс, восседавший в самом центре всего этого пестрого сборища.

Волк присутствовал в зале суда все сорок шесть дней и провел несметное количество часов, глядя на скамью подсудимых со своего незаметного места у выхода. Крепко сбитый, с обветренным лицом и темно-синими глазами, он выглядел лет на сорок, может, чуть больше. Саманта подумала, что детектива вполне можно было бы назвать привлекательным, если бы он не производил впечатление человека, не спавшего несколько месяцев и несшего на своих плечах тяжкое бремя окружающего мира. Хотя, если по правде, так оно и было.

Киллер-Крематор, как его окрестила пресса, стал самым кровожадным серийным убийцей за всю историю Лондона. Двадцать семь жертв за двадцать семь дней, все проститутки в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет. Огромный интерес к этому делу, помимо прочего, обуславливался еще и тем, что оно открыло плохо информированным массам глаза на суровую действительность, творящуюся у них прямо под носом, на тех самых улицах, где они живут. Большинство пострадавших были найдены еще тлевшими – он накачивал их транквилизаторами и сжигал живьем, при этом огонь уничтожал практически все мыслимые улики. А потом злодеяния вдруг резко прекратились. В отсутствие подозреваемых полиция терялась в догадках. Все время, пока длилось расследование, на нее обрушивался шквал критики – за бездействие и неспособность пресечь гибель подростков, но когда с момента последнего убийства прошло восемнадцать дней, детектив Волк заключил преступника под стражу.

Мужчину на скамье подсудимых звали Нагиб Халид. Англичанин пакистанского происхождения и мусульманин-суннит, он работал в Лондоне таксистом. Жил один и в прошлом уже фигурировал в деле о поджоге. Когда в суд поступили результаты анализов ДНК, подтвердившие, что он подвозил трех жертв на заднем сиденье своего автомобиля, и подкрепившие собой убийственные показания детектива Волка, дело показалось всем ясным и понятным. Но потом, на пятый день, стало разваливаться.

Всплыли алиби, опровергающие данные наблюдения, собранные Волком и его командой. Выяснилось, что во время следствия на Халида оказывали давление и запугивали. Противоречивые данные судебно-медицинских экспертиз привели к тому, что обгоревшие образцы ДНК исключили из списка неопровержимых доказательств. В довершение всего руководитель Департамента внутренних расследований столичной полиции, приведя в совершеннейший восторг сторону защиты, разослал письмо, которое, помимо прочего, предложили и вниманию Саманты. В этом послании, написанном анонимным коллегой буквально за пару дней до последнего убийства, выражалась озабоченность душевным состоянием детектива Волка и его методами ведения расследования, а также высказывалось предположение, что он «отчаялся» и «помешался» на данном деле, поэтому начальству предлагалось его немедленно отстранить.