Тряпичная кукла

Моя бабушка аристократка рассказывала, что, когда я появилась на свет, вся больница сбежалась — такая я была красивая, а ещё потому что, когда меня отмыли после рождения, не могли определить мой пол, странно, но у меня был малюсенький половой член, почти как пуговка. «Не беспокойтесь, синьора герцогиня, со временем мальчик будет развиваться хорошо, вырастет здоровеньким», — говорил профессор, но, казалось, не был до конца убеждён в своих словах. И в самом деле, я росла, но «приборчик» — никак, я становилась всё более женственной, у меня были длинные светлые кудрявые волосы. Когда мы с бабушкой прогуливались, люди останавливались и говорили: «Какая красивая девочка, будто лучик солнца!» Бабушка улыбалась, и я тоже, ведь для мира, для людей, но самое главное — для себя самой я была девушкой, девушкой благородного происхождения, из семьи, в генеалогическом древе которой были папы, епископы, кардиналы, даже один князь и король. Моя бабушка была единственной, кто не важничал и не зазнавался. Моя мать, герцогиня, и мой отец, герцог, вели себя высокомерно… Только представьте себе, иметь ребёнка — что-то вроде гермафродита, недоразумение какое-то, но самое главное, что чем старше я становилась, тем больше чувствовала себя девушкой, во мне не было ничего мужского, только эта маленькая запятая в трусиках. Пока моя бабушка была жива, никто меня не обзывал и не дразнил, мои родители предпочли переехать в поместье в сельской местности и нанять мне домашнего учителя. Я была настолько большим позором для них, что они хотели запереть меня в психушке, но моя бабуля пригрозила лишить их наследства, и тогда они отступили, приняв условия бабушки — обращаться со мной хорошо и дать мне возможность учиться. Всё шло нормально, я росла и становилась всё более красивой, гораздо красивее, чем эта прыщавая швабра — моя сестра — и чем этот тупица мой братец, но потом случилось несчастье. Моя бабуля умерла на радость всей семейке, которая терпеть не могла мою бабушку. Я помню, что в день похорон меня заперли в комнате, как Золушку, никто не должен был видеть эту позорную красоту. Из окна я смотрела на гостей, которые пришли выразить свои соболезнования, они подъезжали на шикарных автомобилях, были одеты в роскошные костюмы, все дамы разряженные, будто в театре. Я плакала, а снизу доносился пошлый смех и тупые шуточки про смерть бабушки. «И вот это — аристократы… может, титул даёт им такую свободу поведения… Но настоящий аристократ должен обладать благородством сердца и широтой души», — думала я, слушая скользкие смешки этих так называемых представителей высшего общества и понимая, что никто из них так и не поинтересовался, где же юный герцог Артуро, как будто меня вычеркнули из памяти людей, но я существовала, о чём явственно напомнил нотариус, когда вскрыл завещание. Я не присутствовала при этом, потому что по-прежнему была заперта в своей комнате, но по возвращении семейства услышала жуткие вопли матери: «Я не могу в это поверить! Эта старая свинья всё завещала Артуро, а если мы отправим его в интернат, то лишимся поместья — единственного, что она нам оставила. И кроме того, завтра приедет нотариус, чтобы познакомиться с Артуро… он будет навещать его раз в месяц и проверять, что мы действительно хорошо обращаемся с ребёнком, и так — пока Артуро не достигнет совершеннолетия…» Потом началась истерика, слёзы и проклятия. На следующий день наша горничная вошла в мою комнату вместе со старым господином, они одели меня в костюм, завязали галстук, отрезали мои кудри, затем отвели в гостиную, я уселась на диване, скрестив ноги. Моя мать косо посмотрела на меня и сказала:

— Не сиди ногу на ногу, как баба, постарайся принять мужскую позу, скоро приедет нотариус, он хочет познакомиться, будет задавать тебе вопросы, хорошо ли мы к тебе относимся, прошу тебя, Артурино, не забывай, что ты герцог, расскажи, что о тебе заботятся в этом доме… ты меня понял?

Когда мама называла меня Артурино, у меня на голове волосы вставали дыбом и я становилась раздражительной.

— Я могу сказать нотариусу, что вы держите меня в комнате взаперти и никогда не разрешаете сидеть с вами за столом, в особенности когда приходят гости? — спросила я.

После этих слов моя мама вся позеленела, как цукини.

— Никогда не смей говорить такие вещи… и попытайся говорить более мужским голосом. Ты хорошо меня понял?

Она была совершенно без сил, но я продолжала наступление. Мне уже исполнилось шестнадцать лет, но я не была дурочкой, моя бабушка сформировала во мне очень сильный и решительный характер, такой же, как был у неё.

— Хорошо, сударыня-матушка, я сделаю, как вы говорите, но только при одном условии: я больше не хочу сидеть в запертой комнате, я хочу гулять по деревне, играть с другими детьми в усадьбе… А с голосом я ничего не могу сделать, он такой от рождения, извините.

Мама ещё больше помрачнела, и с молчаливого согласия моего папочки-идиота герцогиня заключила:

— Ну ладно, сделаем, как ты хочешь, но, по крайней мере, ты можешь хотя бы говорить о себе в мужском роде… умоляю тебя!