Триарии

Таланов опустился на правое колено, под басовитое жужжание приводов чуть наклонил вперед массивный корпус. Так уменьшалась площадь поражения, хотя и сужался угол обзора – цельный торс скафандра не позволял вращать верхней частью «туловища». Некоторые бойцы приваривали дополнительную броневую пластину на одну из «голеней», специально для усиления защиты. Но Виктор предпочитал не экспериментировать с балансом – управлять скафандром и без того было мучительно трудно.

Операторы часто подражали экипажам броневиков и прочих машин, забирая с собой в «шагоход» памятные фотографии, сувениры, талисманы и прочие безделушки, наделяемые неким сакральным смыслом. Виктор никогда так не делал, считая, что в бою есть место только человеку и его оружию. Все остальное – от лукавого, потому что может отвлечь в самый неподходящий момент. Но сейчас ему неожиданно захотелось, чтобы на узкой сигнальной панели оказалось что-то из другой, мирной жизни. Например, снимок семьи, который был совсем рядом, в старой кожаной фотографнице, в нагрудном кармане. При некотором старании можно было вытащить руку из бронированного «рукава», достать тонкий картонный прямоугольник и вставить его в специальный держатель для карт и прочих ценных мелочей. Но это требовало времени.

А времени уже не оставалось.

Таланов чуть наклонил голову, прикидывая расстояние до первой вражеской цепи по дальномерной шкале, нанесенной прямо на лобовое стекло. Уже следовало открывать огонь, но по уговору, первыми начинали «Драконы» и уже после – все остальные. Танкоистребители, как старинные арбалетчики, должны были нанести максимальный урон первым залпом.

- Мы все останемся здесь, - прошептал Виктор, как будто его мог кто-то услышать. – Но они дальше не пройдут. Они не пройдут… Не пройдут…

Он повторял это, как литанию, чувствуя твердые, теплые кольца копиров, охватывающих пальцы. До смерти хотелось сделать что-нибудь обычное, человеческое – передернуть плечами, подкинуть оружие, чтобы почувствовать его тяжесть. Но скафандр таких манипуляцией «не понимал», копиры либо не реагировали, либо преобразовывали сигнальные импульсы в судорожные бессистемные подергивания. Таланов ограничился тем, что поочередно пошевелил стальными пальцами левой руки, придерживавшей пулемет за рукоять в виде закрытой рамы, сбоку от массивного ствола.

Пулемет был новый, не усиленный «Дегтярев-Штольц», а модель с водяным охлаждением и удвоенным боезапасом. По сути, малокалиберная автопушка. Почему-то вспомнились наработки, которые должны были пойти в части «механиков» ближе к осени – оптические дальномеры, самозарядные ракетные ружья, переломные и перископические прицелы. Огнеметы и автоматические дробовики-картечницы – для уличных боев.

Хотелось бы все это увидеть, но не судьба.

- Вы не пройдете…

Вражеские танки приблизились, уже можно было различить узкие прорези наблюдательных приборов, таблетки фар и прожекторов, границы разноцветных пятен маскировочной окраски. Серьезные машины. Если батальон, то от тридцати до полусотни штук. В промежутках между танками виднелась вторая линия – угловатые, шкафообразные транспортеры. Техника не для боя, а для быстрой перевозки пехоты, но и у них хватает пулеметов. Третья линия – снова танки – скорее угадывалась. Ветер усиливался, бросая пригоршни пыли, как шаловливое привидение.

Почему медлят «Драконы»? Дистанция уже вполне располагает, а ближний бой танкоистребителям категорически противопоказан…

Обычно в тяжелом броневике экипаж состоял из четырех или пяти человек, но «Дракон» управлялся тремя – благодаря автоматизации перезарядки. Впрочем, сами танкоистребители свои машины называли «лучниками».

Подполковник Георгий Витальевич Лежебоков оторвался от смотрового прибора командирской башенки и окинул взглядом боевое отделение, освещенное зарешеченными плафонами. По неведомой прихоти конструкторов кресла экипажей были сделаны «по-аэростатному», то есть с ремнями безопасности, которые сходились на спине «ракетчика». Далее через специальную прорезь в спинке кресла уходил тросик, намотанный на маленькую лебедку со стопором. Таким образом, противотанкист мог по желанию регулировать свободу движений, прихватывая себя к креслу намертво или отпуская трос на удобную длину. Были даже какие-то уставные требования – какой ситуации какой режим соответствует, но их, разумеется, никто не соблюдал, действуя в меру удобства и личных соображений.

Мехвод, сидевший впереди, ниже всех остальных, вообще снял «упряжь» и замер над рычагами, крепко вцепившись в кожаную оплетку рукоятей. Его можно было понять – справа от водителя располагались топливные баки, поэтому, случись что, покидать машину нужно было очень быстро.