Трясина

— Хольберг в ту ночь был с двумя дружками. Одного звали Эллиди, ты небось сам слыхал про этого урода. Сидит в карцере, воюет во тьме с привидениями. Другого звали Гретар. Он пропал без вести в годовщину тысячестолетия заселения острова. Ты про них что-нибудь знаешь? Что у Хольберга были за приятели?

— Нет. Убирайся!

— Что они делали в Кевлавике в день, когда он изнасиловал Кольбрун?

— Понятия не имею.

— Ты с ними общался когда-нибудь?

— Нет.

— А кто вел дело Кольбрун в Рейкьявике?

Рунар впервые посмотрел Эрленду в лицо:

— Марион Брим.

— Марион Брим!

— Марион Брим, чтоб я сдох! Тоже мне, полицейский называется…

Элин не было дома, Эрленду пришлось вернуться в машину. Он закурил и задумался, не плюнуть ли и не поехать ли прямиком в Сандгерди. Ливень как ни в чем не бывало барабанил по крыше. Никогда не интересовался прогнозом погоды, может, этому ливню вообще конца не будет, а? Может, это у нас Всемирный потоп в миниатюре? Эрленд затянулся. Наверное, грехи человеческие периодически требуется смывать.

Дело у Эрленда к Элин было не из приятных, он был почти рад, что не застал ее дома. Он знал, она накинется на него, как эриния, и провоцировать ее не хочется, он уже удостоился от нее титула «мерзкий легавый». Но выбора нет, когда-то ей придется об этом сказать. Он глубоко вздохнул, затянулся, бычок обжег ему пальцы. Эрленд потушил сигарету, задержал в легких дым, затем резко и сильно выдохнул. Вспомнил фразу с рекламного плаката кампании против курения — рак начинается с одной клетки.

С утра снова болело в груди, но к полудню боль прошла.

Эрленд уже давал задний ход, как вдруг ему в окно постучала Элин. Появилась из ниоткуда, стоит под зонтиком.

— Вы по мою душу?

Эрленд виновато улыбнулся и кивнул. Она открыла ему дверь в квартиру, и он вдруг почувствовал себя очень гадко. Предатель, вот кто я такой. Другие-то уже уехали на кладбище.

Он снял шляпу и повесил ее на крючок. Снял плащ, снял ботинки, прошел в гостиную. Господи, как я выгляжу сегодня. Костюм мятый, поддетый под него коричневый жилет застегнут бог знает как, для нижней пуговицы не нашлось петли. Сел туда же, где сидел в свой предыдущий визит. Элин ушла на кухню поставить кофе, дом наполнился живительным ароматом. Вернулась, села напротив него.

Предатель прокашлялся.

— Я нашел одного из дружков Хольберга, он был с ним в ту ночь. Зовут Эллиди, сидит в «Малой Лаве». Он из тех, кого у нашего брата принято звать «обычными подозреваемыми». С ним был еще один человек, по имени Гретар. Он пропал без вести в 1974 году, когда праздновали тысячесотлетие Исландии.

— Я была тогда на Полях Тинга, — сказала Элин. — Помню, выступали поэты.

Эрленд снова прокашлялся.

— И вы говорили с этим Эллиди? — спросила Элин.

— Говорил. Беседа не из приятных, тот еще типчик, — признался Эрленд.

Элин вышла на кухню, оттуда донесся звон чашек. Задрожал мобильный в кармане, Эрленда передернуло. На экране определился номер Сигурда Оли.

— Мы готовы, — раздался голос из трубки.

За барабанной дробью дождя плохо слышно, в Сандгерди тоже льет как из ведра.

— Ничего не делайте, пока я не отзвоню, — сказал Эрленд. — Понятно? Ничего не делайте, пока я не перезвоню или не приеду.

— Ты уже поговорил с этой коровой?

Эрленд повесил трубку и убрал телефон в карман. Элин вернулась с подносом, поставила чашки и кофейник на стол, налила Эрленду и себе кофе. Оба пьют черный.

Подняла глаза на Эрленда, он продолжил:

— Эллиди рассказал мне, что Хольберг изнасиловал еще одну женщину, до Кольбрун, и что он хвастался ей этим.

Элин была совершенно ошарашена.

— Если Кольбрун об этом и знала, то никогда мне не рассказывала. — Она задумчиво покачала головой. — Может, он вам наврал?

— Нам приходится разрабатывать эту версию, — вздохнул Эрленд. — Эллиди — клинический псих, он легко может наврать что угодно. Но у нас нет доказательств, что он врет.

— Мы с ней о случившемся обычно не разговаривали, — сказала Элин. — Думаю, из-за Ауд. Да и не только. Кольбрун вообще была скромная женщина, робкая, застенчивая, а после этой истории еще больше замкнулась. Да и как говорить о такой мерзости, когда она беременна от этого подонка, а уж потом и вовсе, когда родилась девочка. Кольбрун изо всех сил старалась забыть про это. Думаю, если бы Кольбрун знала про другую женщину, она бы сказала полиции, чтобы поддержать свою версию — хотя бы для этого. Но она никогда ничего такого не говорила — я читала дело, там ничего нет. А может, она просто ее пожалела.

— Пожалела?

— Кольбрун знала, что это такое, как тяжело такое пережить. Она знала, что такое пойти в полицию и рассказать, что тебя изнасиловали. Она и сама не сразу решилась, да и то вышло одно только сплошное унижение. И если та, другая, не пошла в полицию, то, может, Кольбрун решила не упоминать ее имени — чтобы ее не стали беспокоить. Я просто предполагаю, а наверняка знать сложно. Я, впрочем, не совсем понимаю, о чем вы.

— Может быть, она не знала подробностей — имени там или места, но знала, что что-то было. Может, он намекал ей на что-то такое.

— Ни о чем подобном она мне не говорила.