Трясина

Ева Линд убежала в туалет, не говоря ни слова, Эрленд услышал, как ее рвет. Эк ее разобрало, однако, судя по звукам. Голова не варит, силы есть только пойти на кухню и сделать кофе. Выпил две чашки, пока дочь не вернулась, вытирая лицо. Выглядит совершенно ужасно. Такая тощая, кожа да кости.

— Я знала, что она тоже балуется наркотой, — прохрипела Ева Линд, садясь напротив отца, — но встретила ее там по чистой случайности.

— Что случилось? — спросил Эрленд.

Ева подняла глаза.

— Я стараюсь изо всех сил, — сказала она, — но мне трудно.

— По твою душу приходили два сквернослова. Я нашел некоего Эдди, которому ты якобы должна, отдал ему немного денег. Он мне и подсказал, где тебя найти.

— Эдди в порядке, нормальный парень.

— Ты и дальше будешь стараться?

— Может, мне избавиться от него? — Ева Линд смотрела в пол. — Я не знаю, боюсь, вдруг теперь с ним что-то не так.

— По-моему, ты делаешь это намеренно.

Ева Линд подняла глаза:

— Кретин!!! Сраный кретин!

— Кто, я?!

— Да, ты.

— А что я, по-твоему, должен думать?! Ну-ка, доложи мне!!!

Эрленд взорвался.

— Как ты смеешь! Вечно жалеешь себя, я бедная-несчастная, я то да се!!! Это отвратительно! Как тебя от самой себя не тошнит?! Тебе так нравится общаться с этим сбродом, что ты ничего лучшего и вообразить не можешь? Да какое право ты имеешь так обращаться с собственной жизнью?! Какое право ты имеешь так обращаться со своим едва зачатым ребенком?! Ты думаешь, тебе плохо? Думаешь, ты такая одна на свете? Что тебе хуже всех? Нашлась тоже, обиженная!!! Я сейчас расследую смерть девочки, которой не исполнилось и четырех лет!!! Она заболела и умерла. Какая-то неведомая болезнь — и бах, ее нет! Я видел ее гроб, в нем метра нет!!! Слышишь, что я тебе говорю? Какое, к черту, у тебя вообще есть право жить?!! Ну-ка, доложи мне!

Эрленд орал, выскочил из-за стола, со всей силы бил по нему кулаками, задрожали чашки, он схватил первую попавшуюся и швырнул ее об стену за спиной Евы Линд. Тут на него совсем накатило — перевернул стол, смахнул на пол все, что на нем было, смахнул на пол все, что стояло у раковины и на подоконнике, кастрюльки, тарелки и стекло. Ева Линд сидела на стуле, не шелохнувшись, смотрела, как отец громит кухню. И вдруг зарыдала.

Приступ ярости прошел, Эрленд повернулся к Еве Линд, увидел, что у нее трясутся плечи, что она закрыла лицо руками. Грязные волосы, тонкие руки, запястья не больше его пальцев, тощая, вся дрожит. Босая, под ногтями грязь.

Попробовал отнять ее руки от лица, она не далась. Хотел извиниться, обнять ее.

Не сделал в итоге ни того ни другого, а просто сел рядом на пол. Зазвонил телефон, Эрленд его проигнорировал. Девушка из Гардабая не подавала признаков жизни. Телефон перестал звонить, квартиру наполнила тишина, слышно только, как рыдает Ева Линд.

Да, назвать меня образцовым отцом язык не повернется, и слова, что я ей говорил, кто-нибудь другой мог сказать и мне самому. Может, это я на себя орал, оттого что зол на Эрленда Свейнссона не меньше, чем на Еву Линд. Психолог бы объяснил мне, что я вымещаю на дочери гнев. Но кажется, все-таки сработало — еще никогда я не видел, чтобы Ева Линд плакала. С двух лет такого не случалось — впрочем, когда ей было два, я как раз от них и ушел.

Прошло еще немного времени, Ева Линд убрала руки от лица, вытерлась и шмыгнула носом.

— Это ее папаша, — сказала она.

— Ее папаша? — недоуменно переспросил Эрленд.

— Ну, который чудовище. В записке было «он чудовище, что я наделала». Так это ее папаша. Он к ней полез, как только у нее начали расти груди, и чем старше она становилась, тем дальше он заходил. Даже на ее свадьбе не нашел сил держать руки при себе! Утащил ее в какую-то комнату в ресторане, где никого не было, сказал ей, как сексуально она выглядит в свадебном платье, что он не в силах сдержаться, что не может пережить и мысли, что она его бросает. Начал ее лапать, тут-то у нее крыша и уехала.

— Ну и семейка! — простонал Эрленд.

— Я знала, что она баловалась наркотой — просила меня пару раз достать ей дозу. В общем, она совсем психанула и от отчаяния побежала к Эдди, в тот же день. С тех пор валялась в этом притоне.

— И мне кажется, ее мама обо всем знала, — продолжила, помолчав, Ева Линд. — С самого начала. И ничегошеньки не сделала, пальцем не пошевелила. Слишком, видишь, шикарный у них дом. Слишком много машин.

— А в полицию она обратиться не хочет?

— Ну ты даешь!

— В смысле?

— Ты что! Пройти через все эти унижения ради каких-то трех месяцев условно? И это при условии, что ей поверят! Пап, ты смеешься!

— Ну и что она собирается делать?

— Вернется к своему перцу, ну, мужу. Мне кажется, она его любит.

— Ага, значит, она считает, что сама во всем виновата?

— Да она сама не знает, что и думать.

— Нет, Ева. Она же написала: «Что я наделала?» Это значит, что она берет вину на себя.

— Ну не знаю, по-моему, она от ужаса просто не понимает, что говорит. Что, согласись, неудивительно.