Трибунал

— Он пристрелил бы тебя, — весело улыбается Вольф.

— Наши противники тоже это знают, — с беспокойством говорит Барселона, уже содрогаясь при мысли о мире, который превратился из страстной надежды в жуткую угрозу.

— Знают, конечно, — злорадно отвечает Вольф, обнажая крепкие, ухоженные зубы в широкой улыбке. — Только это волновать их не будет. Им нужно свершить над кем-то месть, а такие ублюдки, как вы, подходят для этого в самый раз!

— Они не такие, — возражает Грегор со страхом в глазах.

— Если б вы слышали радио противника, — понимающе улыбается Вольф, — то молились бы, чтобы война длилась сотню лет!

— Должно быть, они сумасшедшие, — с беспокойством говорит Старик.

— Не больше, чем мы. — Вольф неудержимо смеется. — Как хорошо, что я не палач! Боже Всемогущий! Но если вас это утешит, детки, я буду присутствовать при вашем расстреле! Мне вас жаль, только не просите меня плакать, когда вас отправят в Вальхаллу с двенадцатью пулевыми ранами в телах!

— Похоже, нам придется приложить все силы, чтобы выиграть эту войну, — задумчиво говорит Барселона, отодвигая еду.

Аппетит у него пропал.

— Со дня рождения у меня было предчувствие, что жизнь такая же безумная, как и жестокая, — убежденно говорит Малыш. Заказывает пива и шнапса, обещая подавальщику-ефрейтору избить его, если не обернется мигом.

Мы топим свой страх ведрами пива и шнапса. Потом начинаем мешать с пивом красное вино и быстро пьянеем.

Уже поздно, когда мы покидаем столовую и идем с пением по плацу.

Малыш запевает самым пропитым басом, какой только кто-либо слышал:

Er wollte mal, er konnte nicht, ar hatt' ihn in der Hand,
Da ist er voll Verzweiflung die Stube lang gerannt.
Er wollte mal, er konnte nicht,
da Loch war viel zu klein…

[73]

ПОБЕГ

По прикачу ОКВ [74]преступник был расстрелян 27.12.1944 в 6 часов 55 минут. Фрау Вере Бладель за помощь в аресте выплачена сумма в сто рейхсмарок.

Рейнольд,

майор тайной полевой полиции

Двое санитаров крепко придавливают окровавленного человека к столу. Прижимают к его рту пакет первой помощи, чтобы заглушить крики. Все обезболивающие средства давным-давно израсходованы. Русская медсестра подает врачу хирургические инструменты.

— Крепко держите ногу, — глухим голосом приказывает врач.

Вскоре ампутированная рука оказывается в груде других удаленных конечностей.

— Мертв. — констатирует фельдшер и смотрит на мертвецки бледного врача, тот делает рукой отрывистый жест Тело мертвого танкиста бросают, будто мешок с мусором, на уже большую кучу тел. Завтра утром они будут похоронены в братской могиле среди елей.

Колонна санитарных машин останавливается у правления колхоза, превращенного в пункт первой помощи. Машины окутывает отвратительный запах, словно идущий от бойни. Стонущих солдат вносят в правление. Фельдшер осматривает их. Безнадежных относят в сторону. Остальных несут в операционную. Но большинство безнадежно.

Ночью большинство заключенных — как в красных, так и в зеленых робах — выводят из камер и строят в длинные ряды.

Их раз за разом пересчитывают. Охранники становятся все более и более истеричными, потому что количество не совпадает с указанным в списках.

— Как думаешь, нас собираются косить здесь из пулеметов? — шепотом спрашивает унтер-офицер стоящего рядом заключенного.

Никто не отвечает. Никто не знает. Все боятся самого худшего.

Из всей громадной тюрьмы тянутся потоки заключенных, их подгоняют отрывистыми командами, отражающимися эхом от стен. После долгой ночи тревожного ожидания их гонят бегом на полковые склады, там им бросают грязное обмундирование без знаков различия.

Разжалованный унтер-офицер саркастически усмехается, указывая на двенадцать грубо заштопанных дыр.

— Бывший владелец умер мгновенно, — сухо говорит он.