Трибунал

Мы лежим в снегу, мечтательно смотрим на темные тени и стараемся превзойти друг друга в фантазиях. Малыш представляет себе, что он встретил в Нью-Йорке меховщика Давида, где тот дожидается поражения Гитлера.

На четвертый день под вечер мы подходим к озерам и едва успеваем расстелить длинные красные полотнища, служащие ориентирами для самолетов, как из-за облачного покрова с ревом появляется первый «Юнкерс-52». Самолет летит так низко над снегом, что на минуту кажется, он готовится сесть.

Старик выпускает ракету, и с него начинают падать контейнеры.

Из снежной дымки появляются еще два самолета, кружат над нами и буквально волочат свои контейнеры друг за другом.

— Похоже, они торопятся повернуть обратно, — саркастически говорит Порта, делая им непристойный жест.

Последний «юнкерс» неуверенно кружит. Один из его двигателей работает с перебоями и дает обратные вспышки. Потом самолет опускается на брюхо, ползет по снегу и переворачивается. Одно крыло отлетает, обломки вспыхивают.

— Оставьте его, — отрывисто говорит Старик. — Нам все равно не спасти экипаж!

Голос его заглушает сильный взрыв, обломки разлетаются далеко во все стороны.

— Этот грохот, должно быть, заставил подскочить всех в Мурманске, — говорит потрясенный Малыш. И швыряет обломок крыла на противоположный берег озера.

Едва мы успели собрать сброшенный груз, из леса раздается залп. Мы залегаем и готовимся к бою.

Залпы продолжаются, но, как ни странно, мы не слышим свиста пуль.

— Это просто-напросто трещат от мороза деревья, — усмехается Порта и поднимается на ноги. — Адольфу не хотелось бы видеть своих героев, испуганных таким пустяком.

Старик собирает нас и распределяет между нами тяжелый груз. Наблюдатели-офицеры неохотно принимают свою долю.

Внезапно мы останавливаемся и смотрим в испуге на север, где весь горизонт словно бы охвачен огнем.

Тонкие языки пламени взлетают на фоне неба и тут же превращаются в зеленые, красные, белые пятна света, которые то гаснут, то снова вспыхивают. С секунды на секунду мы ждем грохота взрывов, но до нас не долетает ни звука. Даже олень Порты удивленно фыркает и, помигивая, смотрит на север.

Медленно копья света превращаются в длинные, мерцающие, глянцевитые подвески, похожие на те, что свисают с антикварных люстр. Эти блистающие подвески пляшут по всему горизонту, медленно превращаясь из белых в красно-золотистые, потом внезапно превращаются в гоняющиеся друг за другом по небу волны огня. Далёко над Белым морем появляются новые вспышки. Кажется, весь мир гибнет в вулканическом извержении разноцветья. Вокруг нас светло, как в ясный солнечный день.

Внезапно все чернеет. На нас словно бы набросили черный бархатный покров.

Олень фыркает и бьет о землю передним копытом.

Огни несутся по небу еще более бурно, чем раньше, и прямо к нам.

Мы поспешно ложимся в снег. Это странное явление проносится над нами и исчезает за морем. Снег блестит и переливается, словно усеянный миллионами бриллиантов.

— Фантастика, — бормочет зачарованный Старик.

— Чем это вызвано? — спрашивает Малыш с почтительностью в голосе.

— Это совершенно естественно, — говорит Хайде, который, как всегда, знает все.

— Если это Бог играет в игры, человек легко может стать верующим, — неуверенно бормочет Малыш.

Старик приказывает строить иглу. Никто не возражает. Все ждут возможности забраться в укрытие и отдохнуть несколько часов. Луна висит в небе громадным светлым диском среди зеленых и красных огней. Свет у нее бледный, но яркий, как у ацетиленовой лампы, которая вот-вот взорвется. На горизонте появляются тучи. Сперва они серовато-синие, как айсберги, потом внезапно вспыхивают, словно унизанные сапфирами. Снег превращается в пелену хрустящей серебряной фольги, совершенно слепящей нас.

— Уже из-за этого стоило совершить такое путешествие, — кричит в изумлении Барселона.

— Это северное сияние, — поучительно объясняет Хайде.

— На Давидштрассе есть пивная под названием «Северное сияние», — говорит Малыш. — Большие шишки приходили туда посмотреть на местную публику. Такое путешествие называлось у них Hamburg bei Nacht [103]. Мы с приятелем Ловкачом наткнулись на трех первоклассных дамочек, которые сидели там, ожидая, что их оттрахают по-реепербански. Мы втиснулись между ними и принялись их щупать, как обычно в «Северном сиянии».

— Не можешь говорить ни о чем, кроме непристойностей? — шипит возмущенный Хайде.

— Заткни уши и не раскрывай рта, — советует Малыш. — Это вполне в духе твоего фюрера! Ту, которую я подцепил, звали Глория и выглядела она соответственно [104]. По дороге на Бланкенезе мы поссорились с таксистом, австрийцем из Инсбрука, которому не нравилось, что мы бросаем бутылки в окошко. Когда мы свернули на Фишермаркт, то решили, что таксисту пора принять ванну, и швырнули его в Эльбу. Чтобы ему не идти пешком на другой берег, столкнули в воду такси, прокрутив счетчик обратно до нуля, так что поездка была бесплатной.