Трибунал

Малыш устанавливает на место 520-миллиметровую трубу, я привинчиваю боеголовку.

Порта подсоединяет странного вида провода, выглядят они так, словно вынуты из пружинного матраца.

— Думаешь, эта штука сработает? — с сомнением спрашивает Малыш. — Я бы предпочел пулемет.

— Сработает, — уверенно говорит Порта, прикрывая рукой показатель уровня спирта.

— Шестая группа готова, — негромко сообщаю я по рации.

— Оставайтесь возле установок, пока снаряды не вылетят! — приказывает Старик. Они с Хайде лежат среди куч стреляных гильз, принимая от групп донесения о готовности.

— Повернуть диски до цифры пять, — приказывает Старик, внимательно глядя в зеленый ящик.

Малыш бежит к своему снаряду, словно боится, что кто-то из нас опередит его.

— Влево или вправо? — спрашивает он.

— Влево, болван! — раздраженно рычит Старик.

— Взрыв будет таким, что бабушка дьявола подскочит от испуга, — радостно улыбается Малыш и поворачивает диск до пятерки.

Установка слегка содрогается, раздается шипение, словно в коробке одновременно вспыхнули все спички. Снаряды бесшумно вылетают из стволов и летят в ночи, словно призрачные летучие мыши. Никаких дульных вспышек. Никакого хвостового пламени. Их полет точно управляется приборами в зеленом ящике.

Несколько снарядов падают на отдаленном складе нефтепродуктов. Другие пристают к складам боеприпасов и к мастерским на территории третьего лагеря. Через пять часов они взорвутся с невообразимой силой.

Мы быстро уничтожаем пусковые рельсы и установки. Старик нажимает белую кнопку в продолговатом ящике. Тут же раздается бульканье. Едкие пары жгут горло и нёбо, когда там разливается из маленьких ампул кислота, уничтожающая конденсаторы, катушки и блоки. Замечательный образец инженерного искусства, аппарат, какого нет больше ни в одной армии, уничтожен за несколько секунд. Странного вида антенны, похожие на матрацные пружины, мы разрезаем на мелкие кусочки и широко разбрасываем.

— Теперь бомбы Льюиса, — раздается из рации шепот Старика. — В вашем распоряжении час. Ни секунды больше!

Мы по одному бежим по широкой, хорошо укатанной дороге, ведущей в глубь громадного склада нефтепродуктов и боеприпасов. Воздух дрожит от шума моторов и раздающихся в ночи хриплых, гортанных приказов.

Несколько раз мы проходим так близко от русских часовых, что явственно слышим их дыхание.

— Чувствуешь запах бензина? — шепотом спрашивает Порта. — Какое местечко для пиромана!

— Иван Вонючкович обделается со страху, — утробно бормочет Малыш.

Мы едва не натыкаемся на проволочное заграждение шести метров в высоту.

Малыш достает кусачки.

— Будем надеяться, что в проволоке нет тока, — замечает он и подносит их к первой нити.

— Если есть, узнаешь, что представляет собой электрический стул, — сухо отвечает Порта.

— Пошел ты! — рычит Малыш, перекусывая проволоку, будто хлопчатобумажную нитку. Сила у него сверхчеловеческая.

— Господи, — восклицает Порта, когда мы оказываемся в окружении громадных штабелей бочек с бензином. — Не думал, что в мире существует столько бензина! — Постукивает по нескольким. — Порожние нам взрывать ни к чему, так ведь? — продолжает он.

Малыш наполнил свою зажигалку и собирается закурить.

— Тебя, должно быть, бешеная обезьяна укусила в задницу, — бранит его Порта. — Мы все взлетим к чертовой матери, если начнешь сыпать здесь искрами!

Напрягая все чувства, мы медленно идем среди громадных штабелей бочек и ящиков. Углубившись в лагерь, мы сворачиваем налево и идем по широкой, уходящей вдаль соединительной дороге.

Порта останавливается так внезапно, что я натыкаюсь на него.

— Иван, — шепчет он еле слышно.

Словно по команде мы достаем из карманов проволочные удавки.

В нашу сторону идут двое русских солдат в длинных шинелях. Разговаривают друг с другом.

— …б твою мать! — громко смеется один из них.

Малыш раздраженно вскидывает голову и поднимает удавку. Порта предостерегающе поднимает руку. Лучше дать им пройти.

Зайдя за угол, мы готовим первую бомбу Льюиса. Ставим взрыватели замедленного действия сроком на четыре часа. Малыш беззаботно надкусывает ампулы и выплевывает осколки в снег, будто окурки. Если одна из них окажется с трещиной, это верная смерть. Концентрированная кислота прожжет человека насквозь. Малыш не сознает опасности. Только выплевывает стекляшки и начисто обмывает язык водкой.

— Пресвятая Дева! — восклицает он, пока мы стоим, глядя на гору снарядов. — И Адольф хочет уверить нас, что песенка ивана спета! У Германии никогда не было столько боеприпасов!

— Осторожно, — предупреждает Порта, когда мы устанавливаем прилипающие бомбы. — Ради бога, не сгибайте эту треклятую чеку! Если все это взорвется, пока мы в лагере, то окажемся на Потсдамерплатц с таким грохотом, что уже не сможем зайти в «Хитрую собаку» пропустить стаканчик!

— Тихо! — взволнованно шепчет Малыш, прижимаясь к штабелю снарядов. — Иван!

— Спокойно! — шепчет Порта. — Мы не тронем их без необходимости!

Двое часовых, скрипя ногами по снегу, приближаются к нам. Негромко разговаривают на языке, который мы не можем понять.