Тридевятое царство. Война за трон

Глава 38 Сколько жизней у кошки?

Лучина коптила едва-едва, так что вечерняя темнота скрывала сидящих за столом в большой горнице. На столе стояли еда и напитки. Собравшиеся тут давно знали друг друга. Сейчас именно они не столько олицетворяли, сколько являли собой власть в стольном Киеве. Княжеский шут Растеряха, начальник тайного двора боярин Полкан и командир городской стражи Митрофан. Разговор за столом шел серьезный, старые знакомцы рядили промеж собой о том, как дальше жить да что делать. Растеряха бросил украдкой взгляд на Митрофана: тот отправил в рот очередной грибочек и по-прежнему молчал. Никто не хотел переходить к главному первым, поэтому Растеряха решился начать.

– Даниил себя странно ведет. – Он выжидающе замолчал, изучая реакцию собеседников на имя галицкого князя. – Может требовать земли, вольности себе – а молчит.

– Вот только войско свое не увел, – Полкан тоже осторожно коснулся скользкой темы, – словно выжидает чего-то.

– Всех пленников отпустил, кроме Святослава да этого приятеля бывшего царевича. – Митрофан так же сторожко поддержал разговор. – Слыхали, как он выл, когда его к плахе тащили? Прям как собака.

– Или как волк, – согласился шут. – Вот уж кому имя говорящее досталось.

Над столом снова повисла тишина.

– Ну давайте выпьем, братья, за здоровье княгини нашей, Аленушки, – поднял чарку Митрофан. – Дай ей боги крепкого здоровья, править нам на радость.

Чарки чокнулись. Начало было положено. Митрофан предложил сторону Аленушки принять, и остальные согласились. Тут все было и так понятно, но соглашение предстояло проговорить словами, иначе нельзя.

Растеряха отлично понимал, как совершаются подобные дела. Оставшихся двоих тоже ничуть не обманывало несерьезное звание их собеседника – шут. Шут княжеский в уши правителя может говорить, а тот его может и услышать. И полетят с плахи головы – и боярина, что земли да богатства имеет несказанно многие, и воеводы, за которым тысячи воинов шли еще недавно, – а шут будет стоять возле князя да шутить весело, бубенцами позванивая – динь-дон… «Ну что же, давайте еще один момент попробуем проговорить».

– С Даниилом Галицким теперь никто по силе не сравнится, – произнес Растеряха. – Святослав в темнице, остальные князья разбиты, а он вон, во главе войска стоит под Киевом.

– Ну дай боги ему здоровья, – высказал свое мнение Полкан.

«Ну что же, тебе что Владимир, что Даниил, – понял его Растеряха, – мне бы, конечно, лучше Владимира, да не вернешь его к жизни. А кроме него – и мне все равно, пусть даже Даниил, ничем не хуже остальных. Тихий он, конечно, да себе на уме уж больно, ну да у каждого свои недостатки найдутся. А Митрофан чего молчит?» Растеряха посмотрел на начальника стражи.

– Даниил Галицкий – человек достойный, – произнес Митрофан, осторожно подбирая слова, – вот только историю я вам одну расскажу, недавно совсем дело было. Приходят ко мне крестьяне из деревни Пироговки: мать, стало быть, и отец, и отроковица с ними, маленькая пигалица девяти лет от роду. Так, мол, и так, говорят, просим защиты и справедливости…

Митрофан нахмурился: было видно, что ему трудно рассказывать и вспоминать эту историю.

– Ходит к ним в деревню, говорят, гигант одноглазый да насильничает их малютку. А возразить не смей – убить всех грозится. И воины с ним, да со львом золотым на синих камзолах.

– Лютополк! – ахнул Полкан.

– Кто же еще? – грустно вздохнул Митрофан. – А как мне их защитить, коли это сам воевода князя Даниила, герой битвы у Протолчего брода?

– Про Лютополка разные слухи ходили, один другого гаже, – вспомнил Растеряха.

– Управы на воеводу сейчас нет, – горестно вздохнул Полкан.

– Я к князю пошел, – ответил Митрофан, – надо же было что-то сделать.

– А он? – удивился смелости стражника Растеряха.

– А что он? – Митрофан потупил взгляд и вздохнул. – Посмотрел на меня взглядом своим холодным и сказал: «Забавно». Вот и весь сказ.

Над столом снова повисла тишина, Растеряха не знал, что сказать, Полкан тоже молчал.

– А я, думаете, успокоился? – взорвался Митрофан. – Думаете, просто так умылся? Ну уж дудки, я на коня вскочил и в Пироговку – думал, спрячу девчушку, пока войско галицкое не уйдет. Нашел бы место – никакому воеводе не сыскать.

– Спрятал? – с надеждой произнес Растеряха.

– Надежно, – криво и почему-то совсем не весело усмехнулся стражник. – Когда я приехал, родители ее все белые были, уже и слезы все выплакали. Убил, говорят, одноглазый нашу Машеньку – осерчал, что плакала слишком громко, и забил кулаками своими огромными до смерти… говорят мне это, а сами уже и плакать не могут. – Голос у Митрофана задрожал.

– Ужас! – вздохнул Полкан горестно.

– Там и схоронил ее, – угрюмо продолжил Митрофан, – так, чтобы не нашел Лютополк, если вдруг вернуться задумает.

– Ты думаешь, что он… – в ужасе произнес Растеряха.

– Не знаю я, – отмахнулся Митрофан, – не знаю я, как теперь вот…

Снова стало тихо, было слышно, как жужжит пролетающая муха.