Тридевятые царства России

– Здравствуйте, эки! Как ваш скот?
Как ваши дети? здоровы? —
Юрта щурится на восток.
Что ли покурим с дороги.
– А! Этот год многа дожди,
холодное лето…

– …Не оглядывайся, пока трижды

не возгласит алектор[23].
…И изшед вон, плакася горько.

Выпросил ещё день у Него —

хлебную корку.

Ещё подышать. И покры

мя тьма. И увидеть.

Как змея из норы,

душа из ноздрей выйдет.

Поднеси серебро ко рту —

не потемнеет.
Мимо неси чашу ту —
ум мой деревенеет.

Оран делегей, Оран танды,

Господи Вседержителю,
не отдай меня, дай мне воды,
пустынному жителю.

Агиос о Феос,

Агиос исхирос,
Агиос афанатос[24],
я пропадаю туда, где меч-мороз
побивает нас.

Хоть бы лучика в Твой день,

мёда в губы голодные.
Им же образом желает елень
на источники водные…

Девять небес

Господь наполнил меня Собой.
Я стал воздушный шар пустой.

Вся человеческая полнота

меньше, чем Божья пустота.

Я поднимаюсь, я лечу,

как зверь по обручу, по литью.

Как золотой аржаанский олень

со знаком вечности на челе.

Девять небес начинают гимн:

ангелы, архангелы, серафим.

В гортани моей светят пять слов.

Свят, свят, свят Господь Саваоф.

Зреют небесные алгыши:

Господь пасёт мя и ничтоже мя лишит.

Великая открывается дверь.

Хвалите Господа, тос дээр[25].

Буду, дурак, плясать на кургане.

Хвалите на струнах и органе.

Будет над космосом догорать

Моя Серебряная гора.

Лики минусинской котловины. 2006 год

Сошлите меня в Шушенское!

Мы покинули Туву, проехали Ус, Буйбу и «полку».

Усинский тракт, спустившись с перевала и пробившись меж предгорных холмов, долго бежит по равнине к реке Ое. Поворот и указатель в виде летящей стрелы: «Шушенское». Небольшой райцентр Красноярского края знаменит своим ссыльным и своим музеем. О ссыльном уже стали забывать. А музей-заповедник «Шушенское» живёт новой, творческой, радостной жизнью.

Это, наверно, единственный историко-этнографический музей, в котором подлинны не только экспонаты, но само пространство. Хочется перевести часы на столетие назад; и воздух не тот, что за оградой: тихий, благолепный, старинный. Крепкое сибирское село: избы, заборы, мостки, дом волостного правления, острог и даже питейное заведение. 29 усадеб, 202 постройки. Всё стоит, как стояло сто лет назад. Полуметровой толщины лиственничные брёвна, пригнанные и обтёсанные, не прогнили, не пошатнулись. Во дворах плуги, сани, телеги; в домах самовары, глиняные миски и чашки кузнецовского фарфора, фотографии в рамочках на стенах, абажуры на керосиновых лампах, фикус в кадке… Всё (кроме разве что фикуса) подлинное, того времени, когда здесь жил политический ссыльный Ульянов с женой и тёщей. Даже бутыли и штофы за стойкой кабака, должно быть, те самые, из которых наливали Ильичу, если он, конечно, заглядывал в это заведение.

Ильич оставил здесь по себе хорошую память: жил чисто, трезво, ходил с соседями на охоту, не отказывал им в бесплатной юридической помощи, составлял прошения и иные бумаги. Поэтому когда в 1930 году сверху пришло решение организовать мемориальный музей Ленина, шушинцы встретили его по-деловому. Крестьянин Аполлон Зырянов, в чьём доме Ильич прожил первый год ссылки, передал музею домашнюю утварь, стол, за которым сиживал Ульянов, кровать, на которой он спал, а напоследок – усадьбу и дом, срубленный ещё в 1840-х годах. Многие сельчане поступили так же. Около восьмидесяти процентов фондов музея – дарения и пожертвования; и до сих пор бабушки из окрестных деревень приносят сюда туески, склянки, лампадки и прочие мелочи старого быта. А прежний центр зажиточного села сохранился в уникальной подлинности.