Тридцать девять и девять (СИ)

Эля встала очень рано: она не могла долго валяться, и ей нужно было чем-то сейчас отвлечься. Ну почему она сказала, что придет вечером? Теперь надо как-то потратить это время, так медленно ползущее. А когда наступает вечер? В три часа еще день, а вот в четыре — уже, наверное, вечер. Она пойдет к нему в четыре часа!

И без четверти четыре Эля уже выскочила на улицу. Но шла она слишком уж быстро, а раньше времени прийти ей тоже не хотелось.

Вдруг она резко замедлила шаг. Что она скажет, когда появится? Как они начнут разговор? Ей нужно ведь будет как-то к нему обратиться. Она знает как! Она знает, от чего он не откажется сейчас ни под каким предлогом. Эля свернула с дороги и побежала в продуктовый магазин.

Лешка вышел из комнаты, отправившись на поиски шахмат, в которые неожиданно предложил сыграть вместо вечернего посещения пляжа, а Данилу было вообще все равно, чем заниматься. Он лег на кровать и закрыл глаза. Лешки нет, наверное, всего минуту, а он уже снова думает только о ней…

Когда Элина вошла в комнату, Данил так и лежал неподвижно, не реагируя на звук закрывшейся двери. Сразу было видно, что он недавно перебрал: он был совсем бледный. Ей очень хотелось пожалеть его, погладить по голове, сказать что-то веселое, как когда-то Золтану. Но это не ее брат! Она должна делать не то, что ей хочется, а вести себя очень сдержанно. Тогда Данил снова станет за ней ухаживать, и теперь уже она готова ему ответить, только бы не повторились эти последние два дня ужасных мучений.

Она подошла к столу и взяла консервный ключ. При звуке открывающейся бутылки Давыдов моментально оживился и сел на кровати.

Эля стояла прямо перед ним, улыбалась и протягивала спасительную газировку. Судорожно глотнув, Данил покорно взял бутылку и, растерянно глядя по сторонам, стал переливать ее содержимое в свое пересохшее горло.

Она села напротив, на Лешкиной кровати, и беспокоилась все больше. Похоже, он ее не видит или просто боится на нее посмотреть. Либо он Элю не узнает, либо она ему уже не нравится, либо он вообще допился «до чертиков».

Закончив наконец процесс тушения пожара, Давыдов поставил бутылку на стол, замер, глядя в пол, а потом вдруг приподнялся, приблизился к ней и, взяв за руку, присел на корточки.

— Прости меня, прости, пожалуйста! — запричитал он молитвенным голосом. — Я больше никогда такого не сделаю, я вообще тебя трогать не буду, честное слово, только… не прогоняй меня, я просто буду рядом с тобой, хочешь? Можно?

Эля кивнула, пожимая при этом плечами. Вот это сюрприз! Она с таким трудом приняла это решение, она столько проплакала перед тем, как прийти сюда и упасть в его пылкие объятия, и что же в итоге? Он вообще не будет ее трогать?

Но она быстро собралась с мыслями. Ладно, для начала пускай себе за ней ходит, а потом она что-нибудь придумает, или он сам обретет способность соображать, и до него дойдет, что она пришла сюда вовсе не для того, чтобы прогнать его из его же комнаты.

Однако по мере того, как шло время, и они ели, разговаривали, гуляли по городу, Эля все больше теряла терпение. Она шипела на него, стараясь задеть ехидными фразами, а он только пришибленно улыбался в ответ. Она шла очень близко и почти касалась его, но он не собирался даже взять ее за руку. Она забегала вперед, поворачивалась к нему лицом и откровенно строила глазки, но он только скромно отводил взгляд.

Уже начало темнеть, и Эля отчаивалась. Теперь он просто не спеша шел в направлении ее дома, вообще уткнувшись взором в камни и держа руки в своих любимых карманах. Нервы Элины были на пределе: она вот-вот заплачет! Это уже ни на что не похоже. Ей нужно срочно что-то придумать, пока они еще далеко от дома. Когда придут — будет уже поздно. Но что сделать? Испугаться чего-нибудь и кинуться к нему? У нее может сейчас не получиться натурально это изобразить, а к тому же, от чего можно шарахнуться? Он подумает, что Эля окончательно сошла с ума. Сейчас она просто остановится и разревется, она больше этого не выдержит!.. Внезапно ее нога соскользнула с гладкого камня, Эля потеряла равновесие и уселась посреди дороги.

— Черт!..

Данил обернулся. Это было то, что Эле нужно! Ну, куда он теперь денется? Ему надо будет Эле помочь, а уж она-то сможет прикинуться немощной, она и так сейчас начнет плакать.

— Ты что, ногу подвернула?

— Да, кажется… — у нее уже дрожал голос!

— Ну-ка, поднимайся, — он взял ее за плечо и осторожно помог встать. — Можешь идти?

— Не знаю…

Ей абсолютно не было больно, но, сделав шаг, она снова вскрикнула, и Данил крепко ухватил ее за плечи, чтобы она снова не упала.

Если Давыдов умел врать, то Элина не врала никогда. Она сама твердо верила в то, что пыталась внушить кому-то. Ей стоило только убедить себя, что это сущая правда, и в это верили все остальные. Даже если уже потом притворяться было бессмысленно, она не признавалась никогда, она бы скорее умерла, чем поменяла свою позицию.