Тридцать девять ступеней

– Хватит шуметь, Паддок, – сказал я. – Там мой друг, капитан. Капитан. – Я так и не смог вспомнить имя моего гостя. – Он временно остановился у меня. Приготовь завтрак на двоих и зайди ко мне, я хочу с тобой поговорить.

Затем я поведал Паддоку дивную историю о том, что мой друг – важная персона, имеющая отношение к правительству, что его нервы расстроены от переутомления и ему требуются абсолютный покой и тишина. Никто не должен знать, что он здесь, иначе его немедленно завалят сообщениями из министерства по делам Индии и канцелярии премьер-министра, и его лечение будет безнадежно погублено.

Надо сказать, что Скаддер, выйдя к завтраку, блестяще подыграл этой импровизации. Он, как заправский британский офицер, вперил в Паддока свой монокль, задал ему пару вопросов об англо-бурской войне[13] и тут же стал сыпать градом фамилий наших вымышленных приятелей. Паддок так и не выучился называть меня «сэр», зато Скаддера стал именовать «сэром» с таким усердием, будто от этого зависела его жизнь.

Я оставил Скаддера с газетой и коробкой сигар и до обеда отправился в Сити. Когда я вернулся, лифтер сообщил мне с многозначительным лицом:

– Выходит так, что у нас тут с утра неважные дела, сэр. Джентльмен из пятнадцатой – того. возьми и застрелись. Только что свезли в покойницкую. Полиция уже там, наверху.

Я поднялся к квартире номер пятнадцать. Там я обнаружил двух полисменов и инспектора, занятых осмотром места происшествия. Я задал им пару дурацких вопросов, и вскоре меня прогнали. Тогда я нашел слугу, чистившего одежду Скаддера, и попытался выжать из него все, что тот мог знать, хотя с первого взгляда было ясно, что он ни о чем понятия не имел. Это был жалкий человечек с плаксивым голосом и кладбищенским выражением лица; чтобы его утешить, вполне хватило полукроны[14]