Тридцать дней до развода (СИ)

Он после сцены с машиной больше не объявлялся, только Светка из клуба написала, что он тоже там, и прибавила, что спрашивал обо мне. Но как бы я ни пыталась найти в себе хоть толику сожаления, что не пошла с ней, — не вышло.

«Разбирался с документами».

«По работе?»

«Нет, с семейными. Чтобы не пришлось делить имущество по суду, договоримся по-хорошему».

У меня замерзли пальцы на минуточку, я нажимала на экран, а он не реагировал. Убрать, закрыть, закрыть, закрыть сообщения…

Зачем он напомнил?

Зачем я спросила?

Зачем я пишу дальше?

«Как жена к этому отнеслась?»

И оплеухой прилетает заслуженное:

«Не будем об этом».

И сердце заливается горячей кровью. Кусаю губы, потому что слезы мгновенно подступают к глазам. Разыгралась? Получи.

Но следом, мягким язычком зализывая саднящие царапины:

 «Ты обедать собираешься идти? Моя женщина должна быть полна сил и здорова, чтобы выдержать все то, что я хочу с ней сделать, когда кончатся эти… уже всего лишь двадцать три дня».

Щеки мгновенно вспыхивают, и я прячусь за монитор, чтобы мои новые коллеги не заметили, как отчаянно и тотально я покраснела. Он ведь даже не сказал, что именно он хочет сделать, а в моей голове уже тысячи картинок.

Миллионы картинок!

Целые фильмы из того, что Валентин мне предлагал «попробовать», а я упорно отказывалась, потому что это мало напоминало взаимное удовольствие, все больше какой-то китайский цирк, только почему-то без одежды.

А теперь вдруг вспомнилось, наложилось — и я задохнулась от остроты собственного предвкушения. Если это предложит Богдан…

Голова кружится.

«Я не хочу есть. Мне надо похудеть».

«А за это еще и выпорю».

Почему так сложно сдержать дурацкую улыбку, подхватывая свои вещи и выбегая из офиса, кинув короткое:

— Я обедать!

«Крендель», да?

Ну разумеется, я ничуть не удивляюсь, увидев его там. Одного за столиком у окна и с телефоном в руке.

Мой тоже вибрирует новым сообщением:

«Хорошая девочка».

И улыбка. В реальности — не в телефоне.

Глава Сны

«Доброе утро».

«Сегодня отличная пастушья запеканка, присоединяйся».

«Сладких снов».

«Утро хмурое, но все равно доброе».

«Твой столик — тот, что с букетом гиацинтов».

Богдан! Просила же! Но он просто смотрит от окна на выражение моего лица и что-то печатает в телефоне:

«Я не виноват, что их кто-то забыл. Думаю, ты можешь взять себе».

Мы, как Штирлиц с женой, встречаемся в этом кафе каждый обеденный перерыв уже три дня. Сидим в разных углах, демонстративно не глядя друг на друга. Только вибрируют телефоны под пальцами.

«Неспокойной ночи. Пусть тебе приснится один прекрасный апрельский день и долгая ночь после него».

«Какая у тебя мелодия на будильнике? Себе тоже поставлю».

«Ты сегодня без кофе?»

Он что, за мной следит?

В четверг я проспала: все потому что ночь моя и правда была неспокойной. Один настойчивый и упрямый мужчина пришел в мои сны — и не было у меня власти запретить ему это. Память и воображение объединились против меня, складывая из осколков новые картины, как в калейдоскопе: мягкое касание губ, горячая ладонь на талии, властный жест — и я впечатываюсь в его тело своим телом. Только там, на лестнице, мы были одеты, а в моем сне — о, нет…

О, да…

Не так уж трудно вообразить эти губы, скользящие по моей коже, — повторяя реальный маршрут его взглядов. Гораздо сложнее устоять в тягучем тумане сна, когда он стискивает меня, вжимает в твердую грудь — и горячее электричество разбегается по всему телу от низа живота.

Проснуться утром от третьей по счету попытки будильника все же вернуть меня в реальность — с болезненными спазмами от начавшихся месячных и набухшей сверхчувствительной грудью. Даже самым крутым таблеткам нужно минут двадцать, чтобы подействовать, и все двадцать минут я ползаю, как больная беременная улиточка по дорожке из соли, корчась и подвывая от несправедливости мира.