Тридцать дней тьмы

Трава была зеленее, чем обычно в ноябре. Туре завязывал свои футбольные бутсы с особой аккуратностью, как будто делал это в последний раз. Он всегда их так завязывал – такова уж была его натура: делать все основательно и стремиться к совершенству. Это касалось не только шнурования бутс, но и жизни вообще. Чего он не знал, так это того, что он действительно в последний раз шнурует свои бутсы и что предстоящий футбольный матч с друзьями станет последним в его восемнадцатилетней жизни. Он умрет еще до наступления утра.

Ханна просмотрела написанное – что ж, не так уж и плохо! Во всяком случае, хоть какое-то начало. Она позволила себе выдумывать личность своего героя, списывая его портрет с Тора, поскольку, строго говоря, абсолютно его не знала. А узнать бы следовало. Она пометила в своем блокноте: «Каким был Тор» – и снова обратилась к клавиатуре. Детектив начался. Может, все-таки задача не такая уж непреодолимая? Добрых три часа Ханна писала, не отрывая глаз от экрана. Когда она наконец остановилась, пепельница была полна окурков, тьма давно уже вытеснила последние лучи дневного света, а в распахнутом настежь окне стоял столб холода. Поставив последнюю точку, Ханна шумно выдохнула, как будто только что пробежала марафонскую дистанцию. К своему удивлению, она чувствовала, что находится в хорошей форме. Она пролистнула весь текст – семь страниц. Ханна самодовольно усмехнулась. Захлопнув ноутбук, она прикрыла окно и приподняла со стула свое истерзанное писательское тело.

На нижнем этаже дома царили мрак и тишина. Ханна зажгла свет и поставила вариться кофе. В ожидании, пока вода пройдет через кофеварку, она рассеянно листала старые газеты. Каков следующий шаг? Да, она начала писать книгу, но ведь необходимо выяснить еще кое-что относительно совершенного преступления. Так она мысленно называла смерть Тора. Может, конечно, она и выдавала желаемое за действительное, но ведь нельзя исключать, что за всем этим действительно лежит преступление – во всяком случае, здесь много весьма загадочных обстоятельств. Почему Тор, который боялся воды, все-таки спустился к морю, да еще после того, как выпил? Отец находит его, как будто заранее зная, что мертвый сын лежит в море. И почему Йонни обвинил Эгира, что тот виновен в смерти Тора? А что еще важнее, знал ли Йонни, разряжая в Эгира свое ружье, что оно не заряжено? Обвинят ли его в покушении на убийство? И, наконец, что все-таки покажет вскрытие тела Тора?

Ханна встряхнула головой и налила себе кофе. Ощутила, как тепло чашки согревает пальцы. Сделала крохотный глоток. Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Единственное, что имеет хоть какой-то смысл, – это упорное нежелание Эгира, чтобы сын его общался с человеком, который может появиться на церемонии прощания с охотничьим ружьем. Ханну передернуло от одной только мысли, что ружье могло оказаться заряженным. А если бы он застрелил Эгира, остановился бы он на этом или же перестрелял всех собравшихся? Включая ее саму. Ханна некоторое время сидела, прихлебывая кофе. Внезапно ей в голову пришла новая мысль. Место преступления! Как она могла забыть?! Драматические события, связанные с Йонни, совсем отвлекли ее внимание от чертова места преступления. А сейчас уже совсем темно и обследовать место преступления слишком поздно. Или нет? Ханна взглянула на часы – начало девятого. Ханна прикусила губу. Да, уже темно, однако фактически ночь еще не наступила. Она подхватила куртку, оставила кофе недопитым и, выходя из дома, забыла погасить за собой свет.

16

Ну, строго говоря, если на улице так темно, значит, уже наступила ночь. Поеживаясь, Ханна осторожно ступила на мокрую травянистую пустошь. Она уже раскаивалась в том, что решилась на свой безрассудный поступок: окружавшая ее тьма была поистине беспроглядной. Представлялось совершенно невозможным осматривать что-либо в такой темноте, а кроме того, что уж греха таить, ей было попросту страшно. Ну, во всяком случае, чуть-чуть. Она надеялась хоть на какое-то подобие света – может, какой-нибудь фонарь на мачте или отблеск огней со стороны деревни. Вместо этого, к ее глубокому разочарованию, Ханне пришлось довольствоваться лишь слабым лучиком фонарика ее мобильного телефона. Чувствуя себя во всех отношениях круглой идиоткой, она совсем уже было решила вернуться к горячему кофе в уютный дом Эллы, как вдруг почувствовала, что на плечо ей легла чья-то рука. С губ ее сорвался крик ужаса, неловко шагнув в сторону в попытке уйти от лежащей на плече руки, Ханна оступилась в скрытой травой луже, крутанулась на одной ноге и шлепнулась в жидкую слякоть. Дрожащий лучик фонарика мобильного телефона выхватил из тьмы фигуру человека. Если уж ей суждено умереть, она хотела бы, по крайней мере, знать, кто ее убийца. Над ней, смущенно улыбаясь, как будто они столкнулись у туалета в «Браггине», стоял ее недавний знакомый – бездомный любитель поцелуев.

– Что ж, вижу, падать тебе было мягко и приятно, но сырая трава не лучшее место, чтобы ложиться спать.