Тридцать дней войны

— 6 марта я получил приказ пересечь вьетнамскую границу в составе подкреплений сражающимся частям. 14 марта, находясь неподалеку от Каобанга, попал в окружение вместе с сотней бойцов и других командиров. Оказался в плену.

— Вам, конечно, известно, что правительство КНР 5 марта объявило о выводе всех своих войск с вьетнамской территории, — говорит майор Чинь.— Как вы объяснили подчиненным полученный приказ?

Глаза Ли Хэпина словно перестают пас видеть. Резким, будто подавая команды, голосом он отвечает:

— Наши действия полностью основывались на политике нашего правительства. Я воспитывал своих бойцов в духе заявления правительства моей родины от 17 февраля. Мы защищали свои границы, мы вели оборонительную войну против Вьетнама!

— Но вас взяли в плен на вьетнамской, а не на китайской территории, вы находились в составе сил вторжения…

— Нет! Мы вели боевые действия на своей территории и на законных основаниях!

Допрос пленных в любой армии — не дискуссия. Но Ли Хэпин получил полную возможность высказаться, его не перебивали. Освоившись, он начинает жестикулировать, хлопает ладонями по коленям, повышает голос. И постепенно как бы приоткрывается во всей ужасающей пустоте душа человека, воспитанного с юношеских лет в мутном, жестоком и примитивном духе «культурной революции…»

Рассказывает Ли Хэпин несколько хвастливо и о себе. Родом он из провинции Сычу-ань. Закончил два класса начальной школы. Вместе со сверстниками громил партийные и народные комитеты, «чистил» ячейки коммунистов и комсомольцев. На основании наветов на мужественных и честных людей выявлял «правых уклонистов» и предавал их суду. Его восхищала самоуверенность и всемогущество солдат, расстреливавших «контрреволюционеров». Он охотно взимал по приказу уездного военкома с семей казненных стоимость затраченных патронов. «Это было совершенно справедливо, это был их прямой гражданский долг — возместить государству затраченные народные деньги», — заявил пленный.

Сориентировавшись, откуда дует ветер, Ли вступил в армию. В девятнадцать лет его приняли в КПК, «.очищенную» от подлинных революционеров и ставшую слепым орудием осуществления авантюристических планов Пекина во внутренней и внешней политике.

«Борец за идеи Мао», разоткровенничавшись, вскоре смекнул, что, возможно, наговорил слишком много. Нет, он не слышал, чтобы старшие командиры внушали им или приказывали внушать другим, что Советский Союз — враг номер один, социал-империалистическая держава, гегемонист, препятствующий выдвижению Китая «в первые ряды стран мира». Он слышал о миролюбии Советского Союза, его народа, уверен в мирном разрешении всех спорных вопросов между КНР и Вьетнамом, только…

— Что только?

Несколько мгновений Ли колеблется, но потом, видимо, затверженные истины снова приходят ему на память. И в том, как он говорит, преодолевая страх, проявляется воспитанное смолоду презрение к неполноценным, «варварским» народам, не имеющим якобы столь дровней культуры, традиций и цивилизации, как Китай, «срединное государство Поднебесной».

Трудно сказать, где бывший крестьянин с двумя классами начальной школы набирался исторических знаний (может, лгал насчет двух классов?), но услышали мы от него и своеобразную концепцию взаимоотношений Китая с остальным миром. Европа, вообще Запад, в том числе Россия, — не более чем части одного полуострова, принадлежащего Азии. Китайцы в этом полуострове никогда не нуждались, хотя знали о существовании европейских государств. Иной раз включали их в свои владения, как это случилось при Чингисхане.

— Вы, советские люди, как и вьетнамцы, — Ли Хэшга погрозил мне пальцем, — встали с 1960 года на путь ревизионизма. Ясно: ни о каких дружеских отношениях с вами не могло¹ быть и речи…

Приходится ли удивляться, что солдаты из роты Ли Хэпина, действовавшей в провинции Каобанг, забили прикладами насмерть работниц, в том числе и беременных, на животноводческой ферме Хунгдао? Преступно ли, с точки зрения китайского офицера, забрасывать гранатами спрятавшихся в щели детей «неполноценного народца»? О какой агрессии может идти речь, по мнению таких, как Ли Хэпин, если его солдаты, куда бы они ни пришли, — у себя дома?

Характерно, что Ли Хэпин ничего толком не знал о жизни за пределами своей страны. Конечно, он видел, как его солдаты грабили все подряд в захваченных населенных пунктах. Знал он и о мародерах-китайцах, на которых, когда их взяли в плен, обнаружили по нескольку брюк. Мне приходилось самому наблюдать, как вьетнамские ополченцы, преисполненные справедливым гневом, тем не менее не могли сдержать улыбок при виде этих горе-вояк. Во Вьетнаме брюки носят и женщины, они входят в их современный национальный костюм, и теперь «герои Дэна» напяливали их па себя. Но Ли, как и ему подобным, в голову не приходило, что китаец в женских брюках не может не вызывать насмешки. Китаец, если он следует линии Мао и его преемников, всегда и всюду прав…