Тридцать ночей

Чем больше я рассказывала – стараясь при этом говорить тихо, чтобы девочки не смогли услышать — тем больше его глаза округлялись в страхе. К моменту, когда я закончила, его смуглая кожа побледнела.

— Что ты сказала? — прошептал он.

Его руки тряслись. Мне было невыносимо видеть, как он пребывал в полном ужасе. Я подошла к нему и взяла его за руку.

— Я знаю, это пугает, Хавьер, но подумай об этом. Быть того не может, чтобы Фейн пошёл на это. Хейл хочет, чтобы картина писалась у него на дому, и если Фейн согласится, он, считай, признается в мошенничестве. Шшш, успокойся.

Я поглаживала рукой его спину. Его дыхание было учащённым, прерывистым и быстрым, как у подстреленного оленя.

— Но, Иза, девочки! А что если Фейн перепугается и уволит меня? Или меня поймают? Они попадут под опеку государства, так как их отец парализован, а мать экономка, — его тихий голос дрожал. Я сжала его руку.

— Послушай меня. Пожалуйста! Фейн придумает повод, дабы перенести это и, в лучшем случае, мы окажемся в галерее, как обычно. И по завершению я отдам тебе все деньги. Мне уже ничего тут не светит, но ты можешь добиться большего. Может быть, отложишь их на сберегательный фонд для колледжа?

Хавьер оттолкнул мои руки.

— Сберегательный фонд для колледжа? — фыркнул он. — Ты лучше всех должна понимать, — он покачал головой и, топая, ушёл в другую часть комнаты.

— Почему ты вообще согласилась, Иза? Почему ты вообще пошла на этот риск?

— Мне так жаль, я побоялась, что он копнёт глубже, и я была..., — я мгновенно умолкла, так как он послал мне взгляд полный чистой ярости.

Его чёрные как смоль глаза были настолько темными, что у меня возникло предвидение краха. Его ноздри раздувались. Я никогда раньше не видела такого облика Хавьера. Когда он заговорил, его голос был тихим:

— Не скармливай мне этот бред, Иза. Ты сделала это не ради меня.

— Что? Что ты имеешь в виду?

Мои глаза начало покалывать. Хавьер никогда раньше не был зол на меня. Ни разу за четыре года. Он крадучись подошёл ко мне и склонил рот к моему уху:

— Тебе нравится, что американец-миллиардер фантазирует о тебе, не так ли? Тебе льстит сама мысль о том, что его глаза будут смотреть на тебя даже тогда, когда ты уедешь.

Я начала было в отрицании качать головой, но потом остановилась. Он говорил правду, хоть это не имело никакого отношения к состоянию Хейла. Всё дело было только в самом Хейле.

— Как я и думал, — сказал Хавьер.

— Хавьер, нет. Я делаю это не ради его денег, и не потому, что он американец. Я полагаю, мне...

Он накрыл мои губы испачканным в краске пальцем.

— Даже не надейся закончить предложение. Полагаю я знаю причину. Но сейчас не время, чтобы привязываться ещё сильнее, Иза. Если у нас осталось всего тридцать два дня на то, чтобы побыть семьёй, мы не должны тратить это время на незнакомцев. Их так много, дорогая, а семья здесь у тебя всего одна, — его голос утратил злость и стал мягче.

По моим щекам катились слёзы. Он стёр их указательным пальцем и притянул меня в свои объятия. Дарящий уют запах краски и перечной мяты окружил меня. Он прижался губами к моему лбу, куда обычно целовал меня папа. Безмолвные рыдания разрывали мою грудь так сильно, что я не могла произвести ни одного звука.

Когда рыдания превратились в тихие слёзы, я села на его стул для рисования, вытирая глаза рукавом.

— Ты решила, что будешь делать? — спросил Хавьер, усевшись, поджав ноги, на полу.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить о чём он меня спрашивает.

— Ах, да. Я не смогу с этим справиться, Хавьер. Не смогу я взойти на сцену, когда там будет столько родителей.

— Мы с Марией будем там.

— Нет, вам обоим надо работать. Я не собираюсь наводить беспорядок и в вашей жизни.

Он нахмурил брови так, что они стали похожи на кисточки для красок.

— Хорошо, мы просто организуем тебе маленькую вечеринку здесь в следующее воскресенье.

Я начала было протестовать, но в моём кармане зазвонил телефон. Реаган.

Как только я ответила, она пронзительно завизжала. После нескольких фальцетов, я догадалась, что она получила предложение по работе в Орегонском университете науки и здоровья в качестве ассистента при проведении тестирования живых моделей в поведенческой терапии. Наконец-то! Хоть у кого-то из нас происходит что-то хорошее.

— Итак, мы идём в ресторан "Андина" выпить. Папа угощает, — окончательно заявила Реаган. — Приводи с собой Хавьера. Это последнее мероприятие, которое оплачивает папа. И мы все сможем пропустить по стаканчику. Ну, или по шесть.

* * * * *

"Андина" — элитный перуанский ресторан Портленда — место достаточно шумное для того, чтобы разговоры сливались с гулом толпы, но не настолько шумное, чтобы мы заработали себе ларингит от крика. Реаган придержала для нас место в нижнем зале. Мы заказали "Сангрию", мохито и закуску из сырой рыбы Севиче¹⁷. После первого мохито, Реаган стала разглядывать меня с прищуренными глазами. Я же смаковала свою "Сангрию". Каждый раз, когда у неё был такой взгляд, это могло означать, что она замышляет о чём-то вроде прыжка с моста на веревке.