Тридцать один. Часть I. Ученик

Я кивнул. Потерплю немного. Чего спешить, куда он денется. Опустившись на сиденье, я покосился на хранителя вкуса. Оливье больше не задыхался, а, подперев руками подбородок, смотрел перед собой.

– Правила, – задумчиво протянул он. – Выгодны только тому, кто их придумывает.

– Зря… – встрял Евлампий.

– А хотелось втихаря, – грустно закивал Оливье.

Архивариус тоже задумался, перестав ахать, да охать надо всем подряд.

Арену заполняли болельщики. Синие рассаживались на трибуны справа, а жёлто-чёрные слева, продолжая махать трубами, обручами, флагами и вопить кричалки.

Я снова перегнулся через парапет. Облизал губы. Высоко. Точно разобьется, а Слово выкрикнуть успеет? Рисковать или нет. Я вздохнул.

Оливье склонился ко мне.

– Тяжело решиться, правда? – прошептал он.

– На что? – похолодел я.

– Убить, – пояснил хранитель вкуса. – Думаешь, как меня прикончить? Зря. Дерзости не хватит, шавка, а я восемь букв выпалю, и ты мертвяк. Ясно? – Его шепот стал зловещим. – Сиди и не дергайся. Ты всё равно умрешь! Разозлишь меня, сдохнешь сейчас. Понял?

– Нет, – выкрикнул я, отпрянув.

– Осмелела собачонка? – шикнул Оливье. – На хозяина гавкаешь? «В», – медленно потянул он. – «О», – и через паузу затараторил. – «Л», «Ч», «О» …

Оставалось три буквы – «НОК». У меня похолодела спина. Внутренности сжались, а кости размякли. Я растёкся по креслу, не в силах даже ресницами махнуть.

– Не надо, – жалобно попросил я.

Мне ответил оглушительный рёв. Болельщики дружно повскакивали с мест и заорали:

– Виктатлон!

Оливье показал все золотые зубы в подобие улыбки и надменно кивнул.

– Живи, пока.

Я облегчённо выдохнул и вжался в сиденье. Трясло так, что не мог закрыть рот. Смерть схватила за ногу и уже тащила в бездну. Я чувствовал могильный холод, сковавший ступню. Ещё чуть-чуть, и меня не стало бы.

Внутри прозрачного шара заклинатики чадили разноцветным дымом на вершинах склонов, а после второго рёва понеслись вниз. Вперёд вырвались длинные и узкие кареты, «шустрики», заскользив к сверкающим «наговорам». Жёлто-чёрный с разворота втянул крутящийся белый вихрь с осенними листьями, а синий поддел на крыло огромный голубой щит со знаком гильдии Водолюбов. Исхитрившись, они нанизали ещё по два «наговора»: пару ослепительных молний, кулак голема и огненный шар, и выскочив из отмеченного флажками с палатками «лагеря», развернулись. К ним уже спешили «бокаломы» и «очарователи». Горящие искрами «наговоры» разлетелись по заклинатикам, и они затрубили сигнал к бою. Болельщики лихо загудели в ответ.

Меня ещё трясло. Я то и дело оглядывался на Оливье, боясь увидеть, как шевелятся губы и прочитать по ним последние три буквы, но он увлёкся виктатлоном, и молчал.

– Пытайся, – зашептал в ухо голем.

Я затряс головой. Ни за что. Когда хранитель вкуса произносил страшные буквы, я чуть не рехнулся от ужаса. Чувствовал, как душа отделяется от тела и уносится в мрачную тёмную пустоту междумирья. Меня передёрнуло. Попытаться? Да я теперь шею боюсь вытянуть, не то, что взглянуть за парапет.

За флажками с мечом ходу прибавили «бокаломы». Синие кареты, как хищные фрегаты, поднимали тучу перламутровых брызг, а чёрно-желтые зажгли неистово бьющееся пламя на крыльях. Опять надувательство, но болельщики шалели. Трибуны гудели в одном разрушительном ритме, пока ещё не разделённые чьим-то успехом. Заклинатики отчаянно сшиблись. Синий «бокалом» в последний миг накрыло волной ослепительных сапфировых капель, сложившихся в водяной щит. Он, с оглушительным хрустом, влетел между соперников, разбросав в стороны чёрно-желтые кареты. Не дав врагам опомниться, синий «очарователь» засиял, окутался сетью сверкающих искр и громовым грохотом выплюнул разрезавшую «побоище» молнию. Разогнавшийся «шустрик» проскочил между чёрно-желтыми «бокаломами» и понёсся к «лагерю» соперников.

– Если взберётся на склон, они победили! – заорал архивариус.

Он то и дело подскакивал с сиденья и прыгал у пандуса.

Чёрно-желтый «очарователь» надулся, загрохотав своей молнией, но один из синих «бокаломов» протаранил его в борт, развернул и вся мощь режущего глаза́ росчерка впилась в него. Лопнувшие фонари разметало в стороны, нос кареты треснул и вспыхнул побелевшим от негодования пламенем. Синего «бокалома» подкинуло в воздух, пронесло через шар и размазало по прозрачной стене.

Трибуны остервенело взвыли. Протестующе заголосили дудки. Синие болельщики ревели, как шторм. Чёрно-желтые радостно кидали над головами огненные обручи, исходящие огнём и золотистым дымом.

«Шустрики» с пламенем на крыльях, объехав свалку в центре «побоища», тоже ринулись к вражескому «лагерю», но перегнать соперника уже никак не могли. Длинный синий заклинатик, отчаянным виражом ушёл от огненного шара и взлетел над склоном. Карету опоясали кольца из капель, выстреливших в прозрачный купол переливающимся салютом.

– Успех! – голосил Мровкуб.

– Первый наш! Первый наш! – скандировали синие трибуны.

Из распахнутых клеток вылетели птицы и пронеслись под куполом, победно клокоча.

Архивариус повернулся ко мне.

– Один ноль! Ещё два очка и синих не остановить…