Тридцать один. Часть I. Ученик

– Потому, что я Последний. Будет так, как я говорю. За мной никого нет, я Последний!

Он выглядел жутко гордым, этот огромный рыжий ящер. Я понял, что должен потешить его самолюбие, и добавил:

– Наверное, трудно всё за всех решать?

– Я не решаю, – парировал Последний. – Я слежу, чтобы каждый соблюдал законы.

Он отпил из высокого фужера, смешно фыркнул и продолжил:

– Жить по правилам чрезвычайно важно. Наш мир сильно изменился после нашествия поглотителей. Прекрасные сады превратились в пыль. Они остались только на гобеленах, барельефах и в нашей памяти. Тучные стада испепелили молнии и унесли ужасающие штормы. Виноградники завалило камнепадами и накрыло оползнями. Наши прекрасные города обрушились в бездонные пропасти. У нас не осталось ничего. Только страх. Только тоска. Только голод. Чтобы выжить, мы неотступно подчиняемся правилам, и готовы на всё, чтобы так и продолжалось. У нас есть поговорка: «Если ты не следуешь закону, закон последует за тобой на край света!»

Народную саламандровую мудрость я решил не комментировать.

– Это истина, ведь вы здесь, – добавил он.

– Я ваших законов не нарушал, – не согласился я.

– Это не так, – возразил Последний.

– Никогда не был в вашем мире, – высказал я последний аргумент.

– Это не имеет значения, – отрезал саламандр.

Я взял кубок и залпом выпил. Думал, что прибавится храбрости, но нет, поджилки тряслись всё сильнее.

Последний так же неотрывно смотрел на меня через стол.

– Закон гласит, что ученик получает от учителя мудрость, опыт и знания. Их связь крепка, они обмениваются жизнями. Поэтому, не только учитель ответственен за ученика, но и наоборот.

– Какое наказание браконьера ждёт? – тихо спросил я, поняв, куда он клонит.

Ящер взял со стола здоровенный кусок сочного окорока и вцепился в него зубами, разбрызгивая мутный сок. Он явно тянул время, наслаждаясь моей беспомощностью и страхом.

Я ждал. Кусок больше не лез в рот. Чтобы не смотреть, как Последний двигает челюстями, я перевел взгляд на источник. Вода двумя потоками огибала террасу на которой мы сидели и низвергалась в колодцы по бокам от лестниц.

Прожевав и посчитав, что с меня достаточно, он заговорил:

– Закон гласит: «В Тринадцатом Тёмном Объединенном мире каждое живое существо имеет право на достойную смерть».

«И что?» хотел закричать я, но сдержался.

– Тот, кто лишит существо такой возможности, должен сам потерять право которым дорожит.

На этот раз вытерпеть было тяжелее. Лишение мифического права? Я уж заволновался. Тоже мне наказание. У меня и прав-то никаких нет, кроме смерти за источник магии. Мне настолько полегчало, что я снова зачавкал.

– Пока не понимаю, какого права вас лишить, – сознался Последний. – Не могу принять решение, не узнав вас, поэтому и пригласил на обед. Чтобы понять, чем вы дорожите!

– «Давай, понимай» – думал я, отправляя в рот ветчину.

Тарелка быстро опустела, так что я перешёл к другому блюду. На длинной овальной тарелке лежал ящер, похожий на саламандра, сидящего передо мной, только маленького и без бороды.

Я оттолкнул посуду, но Последний пристально наблюдал за мной и выражение его морды не предвещало ничего хорошего.

– Евлампий рассказал вам о застольных традициях?

– Да.

– Он упомянул, что хозяин и гость должны вкусить друг друга, чтобы понять один другого?

– Нет, – задрожал я.

– Я так и думал, – медленно вымолвил Последний. – У големов ни ума, ни вкуса. Они не понимают, насколько это важно!

Саламандр проглотил последний кусок окорока, неотрывно гладя на меня, и я понял, что другого выхода нет. Отрезал ящерице хвост и укусил. Холодное мясо, кислое и одновременно пресное. Почти безвкусное, если не считать горечи.

– Хорошо, – похвалил Последний, – но понимание будет поверхностным, если не разобраться в себе.

Саламандр взмахнул рукой. Блюдо с ящерицей поднялось в воздух и полетело через стол. Одновременно в мою сторону парила тарелка, из которой ел высший судья.

Я ждал, затаив дыхание. На посуде приземлившейся на стол лежало маленькое тельце, похожее на меня, только без ошейника. Я сглотнул. Сейчас из меня извергнется всё, вплоть до утренней яичницы.

– Хозяин и гость должны вкусить себя, чтобы понять себя, – пояснил Последний и, подхватив маленького ящера, проглотил.

Я держался из последних сил. Съеденное просилось наружу, намекая, что я не готов к самопониманию. Желудок упорно сопротивлялся местным традициям. Разум же говорил, что если я им не последую, то желудок мне больше не понадобится. В конечном счете, он всё же победил. Я схватил маленькое тельце и, зажмурившись, пихнул в рот.

Начав жевать, я с удивлением почувствовал, что вкус не похож на мясо. Мягкое, приторно сладкое и одновременно жесткое и острое. Прожевав, я посмотрел на Последнего.

– Мы ведь не самих себя ели? – сконфуженно спросил я.

– Конечно, нет. Это всего лишь метафора.

Я не понял, что такое метафора, но успокоился.

– Вы вкусили пищу с зеркала души. Оно показывает только внутреннюю суть.

Кажется, я догадался. Подхватив с тарелки шашлык, я положил его на стоящее передо мной блюдо и мясо моментально превратилась в мою маленькую копию.