Тридцать одна сказка обо всём на свете

В те времена Феофан ещё только подрастал, был совсем молоденьким юношей, можно сказать подростком. Однако уже в этом возрасте он весьма сильно интересовался женским полом, притом – в прямом смысле «женским». Удивительно, но ему нравились женщины уже зрелые, состоявшиеся, ни какие-то там девицы-сверстницы, а наоборот, набравшие соки жёны. Но, разумеется, не слишком перезревшие или перебродившие, а именно, как говорится, женщины в самом соку.

– Вот эти точно по мне,… они уж и грех познали, опыта в любовных утехах набрались,… теперь пусть и меня позабавят,… порадуют юношу своими прелестями,… ха-ха-ха!… А молодых девиц мне не надо, что с них проку,… сконфузятся,… скукожатся все,… краской зальются и делать ничего не умеют,… ха-ха-ха,… ущербные они какие-то!… – издевательски надсмехался он над одногодками, при этом, не забывая соблазнять зрелых женщин, а особенно замужних.

Уж непонятно отчего, но у него именно такой пунктик образовался; то ли потому, что матери он никогда не знал (Нифонт его ещё младенцем из столичной поездки привёз, можно сказать отнял от материнской груди), то ли из вредности, хотел всем семейным парам насолить, а может и ещё по какой причине, но только была у него страсть благовоспитанных матрон совращать.

И вот как раз в ту пору поселился в городке отставной прапорщик со своей немолодой, но ещё вполне не старой, красавицей женой. Детей у них пока не было, не успели обзавестись. Прапорщик постоянно служил, а жена дома по хозяйству хлопотала; обеды варила, за порядком следила, бельё стирала. В общем, то да сё, недосуг им было детей растить. А тут оглянуться не успели, а у прапорщика уже возраст за сорок, и его с полным пенсионом в отставку отправили. Делать нечего, надо как-то к мирной жизни приспосабливаться.

В столице жить дорого, оставаться там не резон, а вот в провинции самый раз. Тем более что прапорщик когда-то по молодости в этих местах уже служил, понравилось ему тут, сюда и перебрались. А жене его едва тридцать исполнилось, самый расцвет, налилась, всё при ней; и лицом-то пригожа, и фигурой-то ладная, и походка лёгкая, идёт, словно лебёдушка плывёт. Ну и конечно, Феофан не мог её не заметить. Как же такую-то паву пропустить. И всё, взялся за неё, проходу ей не даёт, караулит на каждом углу.

– Ах, какая цыпочка,… моя будет,… уж я ей задам жару,… ха-ха-ха!… Клянусь, не упущу!… ха-ха-ха!… – вновь хохоча, зарёкся он, и даже отцу про неё рассказал, мол, хочу ей овладеть. А тот его и отговаривать не стал.

– Вот это правильно, сынок!… Уж коли чего решил, то надо добиваться,… а я тебе помогу,… научу тебя одному мистическому заклинанию, супротив которого ни одна божья тварь не устоит; и будь то, хоть стоялый жеребец, хоть девица бывалая, хоть волчица дикая, пойдёт за тобой, куда скажешь!… Мне это заклинание наши предки завещали,… а они, сам знаешь, непростыми людьми были!… Так что владей навыками, а я тебе их ещё передам… – наоборот, с большой охотой приветствовал Нифонт желание своего сынка-недоросля. При этом он и про их предков не соврал, они и вправду непростыми людьми были.

В родове у них всё больше колдуны да ведьмы водились. Да и с чертями они тоже знакомство водили, а бесы с нечистой силой у них в приятелях ходили. Не без их участия Нифонт к царю-батюшке на приём попал, тут конечно без колдовства не обошлось. Хотя говорить вслух в их семье об этом было непринято. Всё было окутано тайной, даже доходы и капиталы с колдовских сделок не подлежали огласке, всё скрывал мрачный налёт мистики. Потому-то Нифонт и называл себя – Коммерсантом с большой буквы, это придавало его положению в здешнем обществе определённый вес.

Впрочем, такое бахвальство и в наше время общепринято. Вот глянешь на какого-нибудь нувориша; и дом-то у него огромный, и земельный участок необъятный, хотя ещё совсем недавно он чуть ли не совсем босой ходил, а тут враз обогатился, и при этом всего лишь чиновник средней руки. Но зато кричит повсюду, мол, это всё он имеет только благодаря коммерции, дескать, супруга у него весьма даровитый Коммерсант. А на самом деле, тут явно без взяток и чертовщинки не обошлось, наверняка сатане покланяются, хотя и в церковь ходят свечки ставить.

Одним словом сынок Нифонта все наследственные повадки своего отца успешно перенял, и в том числе научился очень ловко женщин совращать. Не прошло и недели, как та благовоспитанная жена прапорщика стала оказывать Феофану знаки внимания. Пока значится сам прапорщик где-то на рыбалке или на охоте промышлял, она на крылечко выйдет, встанет сиротливо, и на Феофана поглядывает, как тот перед ней важно вышагивает да глазки ей строит. Притом видно как он нарочно спотыкается и смешно ругается. А она и рада улыбаться его чудачествам. Хотя замужним женщинам это не положено, нельзя усмехаться на ужимки молоденьких юношей. Но ей такой запрет не помеха.