Тридцать первый (СИ)

– Спасибо, – тихо проговорил я с радостью в голосе. Собрался уже уходить, но Ревин окликнул меня.

– Постойте! Это всё, что вы хотели узнать? – спросил он.

Я вздохнул:

– Кажется, да.

– Интересно... Ко мне приходили с тысячами разных вопросов, но никто не спрашивал, пишу ли я ещё... Вы точно не хотите спросить ещё что-то? Знайте, второй шанс у вас вряд ли будет, я ухожу, ухожу на следующей неделе, надолго. Устал от бесконечных толп туристов. Уйду туда, где не будет никого, хочу посвятить остаток жизни творчеству. Только творчеству.

– Почему вы не вернётесь? – выпалил я то, что минут десять уже вертелось на языке. Глупый, конечно, вопрос. А что ему у нас делать? Да и какая разница, где быть одиноким творцом?

– Я хотел, честно хотел. Всё-таки там моя родина, мои близкие. Сейчас уже, конечно, нет... Никого, кроме внуков, не осталось. Но раньше... Я никогда не забывал о России, не забываю и сейчас, пишу о ней стихи, думаю о ней. Да, здесь я могу сосредоточиться на творчестве, но творчество это всё равно о родных местах. Сейчас уже поздно возвращаться, не в том я возрасте, чтобы что-то менять. Я привык к жизни здесь. К сожалению, и смерть, наверно, встречу в этих местах. А может, к счастью...

  Я взглянул на лицо Ревина, думал, увижу слёзы, но поэт смотрел на небо.

"Все мы живём под одним небом," – подумал я.

1. Почему стоим? (Вьетн.)

2. Бензин кончился! (Вьетн.)

3. Подайте, сколько можете. (Хинди)

4. Возьми. (Хинди)

5. Спасибо! Спасибо! (Хинди)

6. Спасибо! Подождите меня тут. Если не вернусь через пол часа, уезжайте. Как-нибудь сам доберусь. (Вьетн.)

7. Извините за беспокойство, где я могу найти... Поэта? (Вьетн.)

8. Думаю, Ревин где-то в саду. (Вьетн.)