Тридцать пять родинок

В моем институте тогда трудился потешный латинист. Ну, потешный, конечно, чисто внешне — худющий, осунувшийся, карикатурный такой латинист, лет пятидесяти, регулярно заправлявший в торчащие над брюками кальсоны свой вязаный жилет. Но по характеру, конечно, ничего в нем забавного не было, а даже и наоборот — гад был страшный. Как и всякий подвинутый на своем предмете преподаватель, он искренне считал, что латынь — основа основ всех наук. «Человек, не умеющий бегло читать в оригинале Гая Петрония Арбитра или поспорить на родном языке с Марком Туллием Цицероном по проблемам мироустройства, недостоин называться советским учителем! — с яростью наворачивал он на палец свою козлиную бородку, роняя оттуда куски вчерашней яичницы. — И не будет им называться, это я вам гарантирую!»

Блин, а может, я хотел читать охотно Апулея, а Цицерона не читать, но спорить с этим придурком было бесполезно: как-то раз, увидев в зеркале свою худобу, он почему-то вбил себе в голову, что у него не глисты, а чахотка, и, положив руку на случайно подвернувшуюся книжку Люциллия Гая, поклялся перед путешествием в царство Орка воспитать из своих студентов плеяду знатных латинистов.

Короче, последним экзаменом первой сессии в нашей группе была латынь, и этот гад зарезал одиннадцать человек из четырнадцати.

Представьте себе картину, стоят в коридоре зареванные первокурсницы, в последней надежде натянуть хотя бы на троечку, разодевшиеся в практически невидимые мини и в прозрачные блузки. Что делает нормальный мужик? Правильно, предлагает выпить.

Нормальные мужики на безнадежный экзамен собираются совсем не так, как девчонки, поэтому совершенно случайно у меня при себе оказалась бутылка водки, которую я честно предложил распить присутствующим дамам. Несмотря на самое депрессивное настроение, на водку согласились только семь девчонок, которых я и увел на чердак, попутно сперев в институтской столовой несколько стаканов.

Глотнув по пятьдесят грамм и затянувшись своими «данхилами» и «ротмансами», девчонки совсем не развеселились, а, наоборот, погрустнели еще больше, так что я радостно предложил добавить, но добавить согласились только пятеро, остальные откланялись. С согласившимися я договорился встретиться через полчаса на троллейбусной остановке, предупредил, чтобы не забыли стаканы, и рванул в винный.

У меня прямо перед глазами до сих пор стоит последнее отчетливое воспоминание этого дня: иду я бодро по хрустящему снежку, щурюсь на солнце, поворачиваю за угол — а там на остановке стоят стайкой девчонки: все в сапогах на высоченных каблучищах, в дубленках, в огромных, по тогдашней моде, меховых шапках… И сразу морозный воздух начинает казаться мне особенно вкусным, и воробьи чирикают как-то веселее, и вообще, я молодец, правильно сделал, что принял сразу в магазине еще четвертушку водки, потому что жизнь, как всегда, прекрасна.

То, что получилось дальше, конечно же почти полностью моя вина, но все-таки, я считаю, кое в чем виновата и мискоммуникация.

То есть, когда я встретил на остановке девчонок, радостно предъявил им сумку, в которой бугрилось шесть бутылок белого «Агдама», и потащил за собой в ближайший лесок, они сделали большие глаза. Они, видишь ли, меня не так поняли. Видите ли, когда я предложил «добавить», они почему-то решили, что я их поведу в какое-нибудь кафе, а может, даже и в ресторан. В лесу, понимаешь ли, они никогда не пили…

Все в жизни когда-нибудь бывает в первый раз, успокоил я их и погнал перед собой по узкой тропинке среди сугробов.

Добравшись до утоптанной полянки вдали от досужих глаз, я потребовал у девчонок вынуть собственноручно утащенные из столовки стаканы. И тут вскрылся еще один досадный факт мискоммуникации. Когда я сказал «Не забудьте стаканы», девчонки поняли это по-своему: «Не оставляйте стаканы на чердаке», поэтому они тщательно вымыли посуду в туалете и вернули в столовую.

Ну, меня к тому времени уже вовсю толкала изнутри четвертушка водки с прицепом, так что такие мелочи не могли не то что остановить, а даже и затормозить. Пробежавшись по сугробам, я снял с какой-то ветки кем-то предусмотрительно припасенный стакан и предупредил, что особо брезгливые будут, как пролетарии, хлебать вино из горла.

Да-а-а, это была красивая картина, когда девчонки, наверное никогда даже не мывшие дома посуду, старательно оттирали снегом приблудный стакан, а потом дезинфицировали его огнем из зажигалок…

Когда я понял, что «уже блестит», я достал первую бутылку. Опа! Опять недовольные лица и выпяченные губки… «Ты же говорил, что мы будем пить вино, а это какой-то, „Агдам“…» — «Ох, ну полно уже капризничать», — пожурил я расстроенных девушек и налил первую.

Дальше уже все пошло веселее. Попробовав портвейн и переглянувшись, девчонки признали «Агдам» «вкусным», ну, тут и понеслось…

Впрочем, нет, все-таки последний девчачий оплот к тому времени еще не рухнул: когда я достал пачку «Явы» и предложил девушкам закурить, они брезгливо хмыкнули и подоставали свои «данхилы» и «ротмансы».