Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается

– Жаль, с нами нет карнавальных уродов. – Крюкастый вздохнул. – Помогли бы мне таскать водолазные костюмы.

– Мы увидим их в отеле «Развязка», – оборвал его Граф Олаф, – как и всех остальных моих соратников. А теперь уходим отсюда! До прибытия в отель у нас еще куча дел! Треугольные Гляделки, веди сирот на гауптвахту! Ха-ха хулахуп!

Напевая нелепую мелодию, негодяй сделал несколько танцевальных па, торжествуя победу, но тут же споткнулся о водолазный шлем. Кармелита злорадно хихикнула, когда Олаф нагнулся и потер татуированную щиколотку.

– Ха-ха, графуля! – воскликнула она. – Я танцую лучше, чем ты!

– Убери отсюда эту шляпу, Треугольные Гляделки! – прорычал Граф Олаф. Он наклонился, поднял шлем и только хотел передать его Фионе, как крюкастый остановил его.

– Он вам самому пригодится, босс, – сказал он.

– Я предпочитаю шляпы поменьше и полегче, – отозвался Граф Олаф, – но все равно благодарю за внимание.

– Мой брат имел в виду, – объяснила Фиона, – что внутри шлема растет медузообразный мицелий.

Бодлеры ахнули и в страхе переглянулись, а Граф Олаф заглянул в окошечко шлема, и глаза его под единственной бровью расширились.

– Медузообразный мицелий, – пробормотал он и задумчиво провел языком по зубам. – Может ли это быть?

– Не может, – заявила Эсме Скволор. – Гриб давно уничтожен.

– Они его принесли с собой, – объяснил крюкастый. – Потому маленькая девчонка и кашляла.

– Но это чудесно! – произнес Олаф таким скрипучим хриплым голосом, как будто он тоже успел отравиться. – Как только вы, Бодлеры, очутитесь в камере, я открою шлем и заброшу его к вам! То-то помучаетесь! Всегда об этом мечтал!

– Вы не должны этого делать! – закричала Фиона. – Это очень ценный экземпляр!

Эсме шагнула к Олафу и обвила его шею двумя щупальцами.

– Треугольные Гляделки права, – сказала она. – Незачем тратить гриб на сирот, кроме того, один из них тебе нужен для получения наследства.

– Это верно, – согласился Олаф, – но уж очень приятно помечтать о том, как они будут задыхаться!

– Представь, сколько состояний мы сможем украсть! – продолжала уговаривать его Эсме. – Подумай, сколько людей окажется в нашей власти! Теперь, когда медузообразный мицелий в наших руках, кто нас остановит?

– Никто! – торжествующе захохотал Олаф. – Ха храбрая курица! Ха-ха хаманта! Ха-ха хамелеон! Ха-ха…

Бодлерам не пришлось узнать, какое еще нелепое слово собирался выдумать Олаф: он вдруг оборвал смех и показал пальцем на экран на стене кают-компании. Экран выглядел как лист миллиметровки, светящийся зеленым светом, в центре светилась буква «К», символизирующая «Квиквег», а вокруг нее светился глаз, символизирующий ужасную субмарину-осьминога, который проглотил «Квиквега». Но на самом верху экрана показалась еще одна фигура – та, про которую дети почти забыли. Длинная изогнутая трубка с маленьким кружком на конце медленно скользила по экрану вниз – как змея, или как громадный вопросительный знак, или же как воплощение зла, какого дети не могли даже вообразить.

– Что за кексолизная штука? – спросила Кармелита Спатс. – Похоже на большую запятую.

– Ш-ш-ш! – зашипел Граф Олаф, зажимая Кармелите рот грязной ручищей. – Тихо – все!

– Надо уходить! – пробормотала Эсме. – Осьминогу с нею не справиться.

– Правильно! – проскрипел Олаф. – Эсме, иди постегай гребцов, чтобы гребли быстрее! Крюкастый, займись униформами! Треугольные Гляделки, веди сирот на гауптвахту!

– А я? – надулась Кармелита. – Я – самая умная, мне тоже надо что-то поручить.

– А ты лучше иди со мной, – устало произнес Олаф. – Но никакой чечетки! Мы не должны появиться на экране их гидролокатора!

– Пока, кексолизы! – Кармелита помахала сиротам розовой палочкой.

– Ты такая стильная, радость моя, – проворковала Эсме. – Недаром я всегда говорю: невозможно быть чересчур богатой или чересчур модной.

Две бессовестные негодяйки выпрыгнули из «Квиквега» через дыру иллюминатора, за ними последовал крюкастый, на прощание неуклюже помахав Бодлерам. Но Граф Олаф, прежде чем покинуть сцену, вытащил длинную острую шпагу и вытянул ее в сторону детей.

– Ваше везение наконец кончилось, – произнес он угрожающим голосом. – Слишком долго вы губили мои планы и ускользали из моих цепких рук. Для вас, сирот, этот период был удачным, но для меня невыгодным. Теперь декорации переменились, Бодлеры! Вам больше некуда податься. Поэтому, как только мы улизнем от нее, – он махнул шпагой в сторону экрана и грозно задрал бровь, – вы увидите, что тому периоду пришел конец. Вы должны были сдаться давным-давно, сироты. Я вас победил в ту же минуту, как вы утратили семью.

– Мы не утратили семью, – поправила его Вайолет. – Мы утратили родителей.

– Вы утратите все, сироты, – отозвался Граф Олаф. – Погодите!

И, не добавив больше ни слова, он выпрыгнул в иллюминатор и скрылся внутри своего механического осьминога. Бодлеры остались с Фионой одни.

– Ты нас отведешь на гауптвахту? – спросил Клаус.

– Нет, – ответила Фиона. – Так точно! Я дам вам убежать. Спасайтесь, если сумеете. Но поторопитесь.