Тридцать три - нос утри

– Эй, Маленький! Вот ты где! Идем, нам пора! – Рудольф Яковлевич хотел взять подошедшего лилипута за плечо, но тот увернулся. – Винцент, это мой творческий помощник, очень артистическая личность. Зовут его Ферапонт! Оригинально, не правда ли?

Поскольку Винька и Ферапонт смотрели набыченно и молчали, Рудольф Яковлевич заговорил опять – тонко и громко:

– Ладно, познакомитесь позже! А пока нам пора! У нас небольшая дополнительная гастроль в ресторане “Сибирь”. Так сказать, для поправки финансовых обстоятельств!.. Маленький, идем...

И они пошли вдоль забора на Зеленую Площадку. А Винька – куда хотел.

А потом в блиндаже, при свете огарка, Винька лежал с книжкой, но читал мало, больше раздумывал. Не понравился ему этот иллюзионист Цим-мер-кнабе (язык сломаешь, пока выговоришь). Белые мячики, которые он вытаскивал изо рта, напомнили о другом мячике – черном, с дыркой.

А что, если этот дядька – дух Тьмы, который притворяется артистом?.. Недаром он болтал о всяких колдовских делах. О том, что “комета” – ключ к каким-то событиям. Наверняка – нехорошим.

“Глебка, как ты думаешь?”

Но Глебки рядом не было.

Винька рассердился на себя. “Сам себе забиваешь голову дурью, а потом дрожишь!”

Конечно, все это была чепуха! Но все же Винька опять решил обратиться с молитвой к Солнышку. Правда, Солнышка не было видно, однако услышать Виньку оно все равно могло.

Винька не стал выходить из блиндажа, прочитал заклинание прямо на топчане. Но зато очень старательно, ничего не забыл.

Ферапонт

1

Винька проснулся в блиндаже от запаха папиросного дыма. Запах сочился в щели рогожного полога. В них же сочился свет солнечного утра.

Винька откинул отсыревшие рогожи и высунул голову. Ночью прошел последний дождик, и теперь блестела трава.

Пониже Винькиного жилища была скамейка (он сам вкопал там два полешка и прибил к ним доску). На скамейке сидел Ферапонт. Сидел среди мокрой травы и глины, на грязной доске, ничуть не заботясь о своих светлых брючках и лакированых башмачках. И курил.

Он обернулся. Они с Винькой встретились глазами. Ферапонт небрежно сказал:

– Ну, чего смотришь? Иди, посиди рядышком.

Винька поддернул трусы и, ежась, вылез в прохладу. Спустился, независимо сел на другой конец лавочки. Солнце сразу пригрело плечи.

Из брючного кармана Ферапонт вынул блестящий портсигар. Со щелчком откинул крышку.

– Хочешь?

Винька помотал головой.

– Небось, еще и не пробовал? – сказал Ферапонт. Без насмешки, скорее добродушно.

– Пробовал. В лагере. Там все пробовали. Противно сделалось, я больше не стал... – Винька чувствовал, что честная независимость сейчас уместнее хвастовства.

Ферапонт покивал, защелкнул портсигар.

– Ну и правильно. И не привыкай.

Взрослые манеры его не вязались с тонким квакающим голоском. Винька чуть усмехнулся:

– А сам-то зачем привык?

Ферапонт не обиделся, не огрызнулся. Выпустил из губ дымок.

– Должна же быть в жизни хоть какая-то радость.

Винька подумал и осторожно спросил:

– А у тебя... что ли, больше ни каких?

Ферапонт бросил вниз окурок и сплюнул. Попал на брючину, сорвал лопух, вытер. И смотрел перед собой.

Винька пожалел о своем вопросе. О глупом. Из романа “Патент АВ” он и так знал, что у лилипутов радостей в жизни нет. Ни у бедных, ни у богатых. Даже лилипут– миллионер, который мог купить все на свете, готов был отдать до последнего цента, чтобы стать нормальным человеком... И стал! Благодаря чудесному лекарству. Но это фантастика. А чем утешить настоящего карлика (который, к тому же, явно не миллионер, хотя и не бережет дорогие брюки)?

Винька проговорил нерешительно:

– А когда выступаешь, это разве не радость? Тебе же аплодируют. Бывает же это... артистический успех. – И подумал: “Сейчас, наверно, опять плюнет. И обругает”.

Но Ферапонт лишь потер ладошками взрослые щеки (а локти поставил на колени). И объяснил:

– Аплодируют за то, что ростом им по колено... Какой я артист! Это Рудольф... воображает себя знаменитостью. А я у него на подхвате. Давно бы ушел, кабы знать, куда...

– А что? Он... плохой? – несмело поинтересовался Винька.

– Да ну его в... – Ферапонт четко сказал, куда именно “ну” иллюзиониста Циммеркнабе, встал и не оглядываясь начал подниматься к дому.

А Винька посидел еще с полминуты и решительно сбежал вниз, к Туринке. Там он вдоль кустов добрался до бочаги, окунулся. Вода с утра была холодноватая. Винька попрыгал на мостках, вытряс из ушей воду и пошел к “хуторку”.

Бабушка ходила между грядок. Винька лег пузом на изгородь.

– Баба Саша, здрасте! Кудрявая еще спит?

– Да что ты, Виню шка! Раным рано опять ушли с мамой в поликлинику. От ленинградского доктора письмо пришло, торопит. Скоро поедут... Велел он все анализы готовить и ходить побольше, ножку разрабатывать.

– Тогда пусть, когда вернется, ко мне зайдет! А то все только я да я к ней... Я ей блиндаж покажу!