Тридцать три удовольствия

— Считаешь, с намеком? — оживился Старов. Рассмеявшись, он хлопнул меня по плечу, извлек из бассейна резиновое чудовище и понес его в названный мной номер гостиницы.

Удовольствие девятое ДО ВСТРЕЧИ НА ЭЛЕФАНТИНЕ

И мы находим тайны там, где Хаггард не увидел бы ничего, кроме высохшей пальмы и больной негритянки.

Н. С. Гумилев. «Вверх по Нилу».

В полночь мы все, кроме Николки, вернулись в наш «Виндсор». Я уже лег спать, когда пришел и Николка. Он был наигранно весел.

— Ну как? — спросил я. — Удалось?

— Более чем, — ответил он.

— То есть?

— С обеими сразу.

— А вторая-то зачем тебе понадобилась? Она ведь далеко не красавица.

— Ты был прав. Они не просто подружки. И в этом, старик, такой шарм!

— Во-первых, скажу тебе, ох и развратная же твоя морда! А во-вторых, добавлю, ох и врун же ты!

Николка не выдержал испытания и расхохотался:

— Гады вы, сатирики, все сечете!

— Известное дело, мы сечем, а вы — наши насекомые. Где же ты пропадал столько времени?

— В том-то и дело, что эти канадские динамомашины битых два часа на холостом ходу меня крутили. Все потешались над тем, как я произношу их поганые английские слова. Правда, угостили кофе с ликером «Амаретто». Вообще-то они хорошие девчонки. Мы довольно мило посидели. И эта Джоанн, кстати, не такая уж уродина, как ты думаешь. У нее такие глазки умненькие, она иногда так посмотрит, что прямо залюбуешься.

— Все понятно. Страдания молодого Вертера перекинулись от Украины к Канаде. А ведь еще не стерлись башмаки… Хотя, что я говорю, мы же тебе как раз новые башмаки купили. Хороший рецепт для безнадежно влюбленных — купи себе новые ботинки, и предмет страсти моментально забудется.

Николка тем временем улегся в постель и оттуда вздыхал.

— А ты знаешь, — сказал он наконец, после некоторого молчания. — Если честно, то я никого бы сейчас не хотел, кроме моей Танечки. Представляешь, после всего уж, что между нами было плохого, засыпаю и вижу, как она подходит ко мне, смотрит ласково и кладет мне руки на плечи. Понимаю, что обратной дороги нам друг к другу нет, а все равно в душе остается только хорошее, и оно согревает.

— Для того и душа, чтобы в ней только хорошее оставалось. Ведь душа — не помойка, не место для хранения отбросов.

— Это ты прав, хоть и циник. Представляешь, я тут полмесяца назад приезжаю к ней, а у нее в квартире как было все год назад, когда мы с ней разбежались, так до сих пор и стоит — ни на грамм ремонт не продвинулся. Обои, линолеум, паркет, все стоит нетронутое. Я спрашиваю: «Что же ты ремонт не делаешь, у тебя же есть деньги?» А она мне: «Ну да, я сделаю ремонт, а ты у меня эту квартиру оттяпаешь и привет!» Вот глупая! Я же ей слово дал, что не буду претендовать на квартиру. И мне жалко ее так стало. Говорю: «Давай начнем все заново?» А она мне, знаешь, что сказала?

— Что?

— «Не могу, — говорит, — столько злобы на тебя накопилось, что уверена — на второй день все всплывет и заново начнется».

— Это на тебя-то злоба? За что же?

— Ну как за что? За то, что пять лет не мог добиться этой квартиры, что пять лет мы с ее пьяницей-отцом жили. А потом — что не сразу в обставленную квартиру привез, что безденежье, что долги. С одной стороны, она понимает, что я не виноват, а с другой — бабий инстинкт ее жжет: раз муж, значит должен обеспечивать. Это ж у них подспудное.

— Ладно, Никол, плюнь. Я уж так обрадовался — думал, ты и в самом деле в эту Ларису-актрису влюбился.

— А кто тебе сказал, что не влюбился? Может, как раз и влюбился. Вот встретимся с ней в Асуане, и узнаем.

— «Завтра мы встретимся и узнаем, кому быть хозяином здешних мест», — чтобы сделать Николке приятное, процитировал я его любимого поэта.

— Во-во.

— А ты знаешь, — все-таки потянуло меня за язык, — ведь сада Эзбекие, оказывается, уже давно не существует.

— Да знаю, — вздохнув, отозвался мой друг. — Я это еще раньше знал, еще до того, как мы сюда приехали.

На следующий день с утра до обеда никаких экскурсий не было, и мы снова отправились загорать в патио при гостинице «Савой». Там нас ждало небольшое удивление — оказалось, что когда приходишь второй день подряд, то билет в патио уже стоит не один доллар, а три. Ясное дело, это они на ходу сочинили, видя, как нам понравилось сюда ходить. Плюнув, мы заплатили за четверых двенадцать долларов и целых пять часов наслаждались купанием в бассейне и осторожными солнечными ваннами. В качестве наглядной агитации о соблюдении осторожности перед нами неподалеку от наших лежаков и шезлонгов страдала облупленная и обгорелая немка, которая без конца намазывалась всякими мазями и жалобно кряхтела.